Земсков В Н ГУЛАГ (историко-социологический аспект)
В Н Земсков
В.Н.Земсков
(историко-социологический аспект)
1991, N.6 С.10-27; 1991, N.7. С.3-16
ЗЕМСКОВ Виктор Николаевич - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории СССР АН СССР. Постоянный автор нашего журнала.
Цель настоящей статьи - показать подлинную статистику заключенных ГУЛАГа, значительная часть которой уже приводилась в статьях А.Н.Дугина, В.Ф.Некрасова, а также в нашей публикации в еженедельнике "Аргументы и факты" .
Несмотря на наличие этих публикаций, в которых называется соответствующее истине и документально подтвержденное число заключенных ГУЛАГа, советская и зарубежная общественность в массе своей по-прежнему находится под влиянием надуманных и не соответствующих исторической правде статистических выкладок, содержащихся как в трудах зарубежных авторов (Р.Конквест, С.Коэн и др.), так и в публикациях ряда советских исследователей (Р.А.Медведев, В.А.Чаликова и др.). Причем в работах всех этих авторов расхождение с подлинной статистикой никогда не идет в сторону преуменьшения, а исключительно только в сторону многократного преувеличения. Создается впечатление, что они соревнуются между собой в том, чтобы поразить читателей цифрами, так сказать, поастрономичней.
Вот что, например, пишет С.Коэн (со ссылкой на книгу Р.Конквеста "Большой террор", изданной в 1968 г. в США): "... К концу 1939 года число заключенных в тюрьмах и отдельных концентрационных лагерях выросло до 9 млн. человек (по сравнению с 30 тыс. в 1928 году и 5 млн. в 1933-1935)" .
В действительности же в январе 1940 г. в лагерях ГУЛАГа содержалось 1 334 408 заключенных, в колониях ГУЛАГа - 315 584 и в тюрьмах - 190 266 человек.
Всего в лагерях, колониях и тюрьмах находилось тогда 1 850 258 заключенных (табл.1, 2), т.е. приведенные Р.Конквестом и С.Коэном статистические данные преувеличены почти в пять раз.
Р.Конквесту и С.Коэну вторит советский исследователь В.А.Чаликова, которая пишет: "Основанные на различных данных, расчеты показывают, что в 1937-1950 годах в лагерях, занимавших огромные пространства, находилось
человек" . В.А.Чаликова называет максимальную цифру - 12 млн. заключенных ГУЛАГа (по-видимому, в понятие "лагеря" она включает и колонии) на какую-то определенную дату, но в действительности за период 1934-1953 гг. максимальное число заключенных в ГУЛАГе, приходившееся на 1 января 1950 г., составляло 2 561 351 человек (см. табл.1). Следовательно, В.А.Чаликова, вслед за Р.Конквестом и С.Коэном, примерно в пять раз преувеличивает подлинную численность заключенных ГУЛАГа.
Свою лепту в запутывание вопроса о статистике заключенных ГУЛАГа внес и Н.С.Хрущев, который, видимо, с целью помасштабнее представить собственную роль освободителя жертв сталинских репрессий, написал в своих мемуарах:
"... Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек" .
1 727 970 - в лагерях и 740 554 - в колониях (см.
табл. 1). В ЦГАОР СССР хранятся копии докладных записок руководства МВД СССР на имя Н.С.Хрушева с указанием точного числа заключенных, в том числе и на момент смерти И.В.Сталина. Следовательно, Н.С.Хрущев был прекрасно информирован о подлинной численности гулаговских заключенных и преувеличил ее в четыре раза преднамеренно.
Таблица 1
В исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ)
Из них осужденных за контрреволюционные преступления
То же в процентах
В исправительно-трудовых колониях (ИТК)
*В лагерях и колониях.
Таблица 2
Численность заключенных в тюрьмах СССР (данные на середину каждого месяца)
Сентябрь
Имеющиеся публикации о репрессиях 30-х - начала 50-х годов, как правило, содержат искаженные, сильно преувеличенные данные о числе осужденных по политическим мотивам или, как это тогда официально называлось, за "контрреволюционные преступления", т.е. по печально известной статье 58 УК РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик. Это касается и данных, приводимых Р.А.Медведевым о размахе репрессий в 1937-1938 гг. Вот что он писал: "В 1937-1938 гг., по моим подсчетам, было репрессировано от 5 до 7 миллионов человек: около миллиона членов партии и около миллиона бывших членов партии в результате партийных чисток 20-х и первой половины 30-х годов, остальные 3-5 миллионов человек - беспартийные, принадлежавшие ко всем слоям населения.
Большинство арестованных в 1937-1938 гг. оказалось в исправительно-трудовых лагерях, густая сеть которых покрыла всю страну" .
Если верить Р.А.Медведеву, то число заключенных в ГУЛАГе за 1937-1938 гг. должно было увеличиться на несколько миллионов человек, однако этого не наблюдалось. С 1 января 1937 г. по 1 января 1938 г. численность заключенных ГУЛАГа возросла с 1 196 369 до 1 881 570, а к 1 января 1939 г. понизилась до 1 672 438 человек (см. табл.
1). За 1937-1938 гг. в ГУЛАГе действительно произошел всплеск роста численности заключенных, но на несколько сотен тысяч, а не на несколько миллионов. И это было закономерно, т.к. в действительности число осужденных по политическим мотивам (за "контрреволюционные преступления") в СССР за период с 1921 г. по 1953 г., т.е. за 33 года, составляло около
человек. Утверждения Р.А.Медведева о том, что будто бы только в 1937-1938 гг. было репрессировано 5-7 млн. человек, не соответствуют истине. Заявление же председателя КГБ СССР В.А.Крючкова о том, что в 1937-1938 гг. было арестовано не более миллиона человек, вполне согласуется с изученной нами текущей гулаговской статистикой второй половины 30-х годов.
В феврале 1954 г. на имя Н.С.Хрущева была подготовлена справка, подписанная Генеральным прокурором СССР Р.Руденко, министром внутренних дел СССР С.Кругловым и министром юстиции СССР К.Горшениным, в которой называлось число осужденных за контрреволюционные преступления за период с 1921 г. по 1 февраля 1954 г. Всего за этот период было осуждено Коллегией ОГПУ, "тройками" НКВД, Особым совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания - 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже - 2 369 220, в ссылку и высылку - 765 180 человек. Указывалось, что из общего числа арестованных за контрреволюционные преступления ориентировочно 2,9 млн. человек были осуждены Коллегией ОГПУ, "тройками" НКВД и Особым совещанием (т.е. внесудебными органами) и 877 тыс. - судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной Коллегией.
В настоящее время, говорилось в справке, в лагерях и тюрьмах содержится заключенных, осужденных за контрреволюционные прес...
Виктор Николаевич Земсков (30 января 1946 - 22 июля 2015, Москва, Российская Федерация) - советский и российский историк, доктор исторических наук (2005 г.), главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Исследователь демографических аспектов политических репрессий в СССР в 1917–1954 гг.
Вся жизнь Виктора Николаевича была неразрывно связана с Институтом российской истории РАН, где он проработал более 50 лет.
Окончив в 1974 году Московский государственный университет, в том же году он поступил на работу в Институт, пройдя все ступеньки в научной карьере. Виктор Николаевич особенно прославился своими архивными изысканиями, в конце 1980 – начале 1990-х годов он был первооткрывателем ранее закрытых для ученых архивных фондов по истории политических репрессий в СССР.
В.Н.Земсков внес значительный вклад в развитие исторической науки. Он занимался историей советского рабочего класса, политических репрессий в СССР, статистикой заключенных ГУЛАГа, историей спецпоселенцев, судьбами репатриантов Второй мировой войны и др. Широкую известность в России и за рубежом получили его монографии «Спецпоселенцы в СССР. 1930-1960» (М., 2003), «Народ и война: Страницы истории советского народа накануне и в годы Великой Отечественной войны, 1938-1945 гг.» (М., 2014) и др.
Многие годы Виктор Николаевич являлся членом Ученого и Диссертационного советов ИРИ РАН, входил в Ассоциации историков Второй мировой войны, был членом Научного Совета РАН по проблемам военной истории при Президиуме РАН, ученым секретарем Центра военной истории России ИРИ РАН.
Нынешняя массовая популярность Сталина является заслугой в том числе трудов Земскова.
Есть определенная ирония в том, что именно Земсков, который себя позиционировал как антисталиниста нанес смертельный удар по мифу о "миллионах расстрелянных". В рамках элементарной научной добросовестности и работая с первичными документами НКВД и ГУЛАГа, он подошел к оценке репрессий в СССР с позиции фактов, а не идеологический предпочтений, показывая историю в стиле "как было", а не так как хотелось бы в стиле известных мифов "всех сажали и расстреливали без вины" и "всех сажали и расстреливали за дело". В результате, его работы в середине нулевых фактически похоронили целую пачку черных мифов о Сталине и СССР и способствовали исторической реабилитации Сталина в России. Когда вы сейчас видите молодого человека, который высмеивает либерала с его криками про "сотни миллионов жертв сталинизма", за этим стоит в том числе и работа Земскова, который дал фактуру, которая в значительной степени позволила побороть часть хрущевской и перестроечной чернухи.
«Вся жизнь Виктора Николаевича была неразрывно связана с Институтом российской истории РАН, где он проработал более 50 лет, — говорится в сообщении. — Виктор Николаевич особенно прославился своими архивными изысканиями, в конце 1980 - начале 1990-х годов он был первооткрывателем ранее закрытых для учёных архивных фондов по истории политических репрессий в СССР.
Имя Виктора Земскова мало что скажет широкой аудитории. Его книги не издавались миллионными тиражами, они не были украшены броскими заголовками. Погоне за громкими сенсациями он предпочитал кропотливую работу с историческими документами.
В 1989 году, на пике перестройки, Земсков вошёл в состав комиссии по определению потерь населения Отделения истории АН СССР во главе с членом-корреспондентом АН СССР Юрием Поляковым . Комиссия получила доступ к статистической отчётности ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, хранившейся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции.
В этих ранее засекреченных документах содержалась вся фактическая информации о реальной истории политических репрессий советского периода.
Как уже говорилось, Виктор Земсков не гонялся за сенсациями, однако опубликованные им материалы исследований перевернули представления о масштабах политических репрессий в СССР.
Тайное, ставшее явным
Историк, который никогда не скрывал своего негативного отношения к сталинским репрессиям, пришёл к выводу, что данные о десятках и сотнях миллионов репрессированных, фигурировавшие в зарубежных исследования, в материалах СМИ времён перестройки, не соответствуют действительности.Досконально изучив все материалы, Земсков установил, что в период с 1921 по 1953 годы в СССР «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления» были осуждены 4 060 306 человек, из которых к высшей мере наказания были приговорены 799 455 человек.
Опроверг Земсков и расхожее утверждение о «стране, где каждый второй прошёл лагеря». По результатам исследования было установлено, что максимальное общее число заключённых в лагеря за всю советскую историю было зафиксировано по состоянию на 1 января 1950 года — 2 760 095 человек, а в среднем численность заключённых колебалась от 1,5 до 2,5 млн человек. При этом речь идёт и о политических заключённых, и об осуждённых за уголовные преступления.
Для сравнения: в США в 2013 году количество заключённых достигло 2,2 миллиона человек.
Документы против эмоций
Результаты исследований Виктора Земскова совершенно не соответствовали тем представлениям о репрессиях в СССР, которые формировались под влиянием книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» и разнообразных разоблачительных публицистических материалов эпохи перестройки.
Земскова обвинили в «фальсификации» и попытались опровергнуть его выводы. Но историк спокойно, с фактами в руках, парировал все аргументы оппонентов.
Например, Антон Антонов-Овсеенко, директор Государственного музея истории ГУЛАГ а, сын расстрелянного революционера и советского государственного деятеля Владимира Антонова-Овсеенко , обвиняя Земскова в искажении действительности, заявлял, что в 1946 году в ГУЛАГе находились 16 миллионов заключённых. Антонов-Овсеенко утверждал, что эти данные базируются на количестве выданных продовольственных пайков.
«Надо понимать, что на ту дату, которую имеет в виду Антонов-Овсеенко (1946 г.), в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось не 16 млн, а 1,6 млн заключённых. Следует всё-таки обращать внимание на запятую между цифрами», — хладнокровно возражал в своей работе «О масштабах политических репрессий в СССР» Виктор Земсков, попутно отмечая, что в списке тех, кто работал с документом, на который ссылается Антонов-Овсеенко, нет фамилии его уважаемого оппонента, и значит, с материалом знаком он понаслышке.
Очень скоро стало очевидно, что против фактического материала Земскова его оппоненты могут представить лишь эмоции и свидетельства в стиле «мне рассказывал один знающий человек».
Дело всей жизни
В конечном итоге любители рассуждений о «десятках миллионов жертв советского режима» решили, что работы Виктора Земскова проще всего игнорировать.
А Земсков продолжал свою работу, камня на камне не оставляя от огромного количества мифов о советской истории, сформированных за последние десятилетия.
Нет никаких сомнений в том, что в своё время этому выдающемуся историку воздадут должное за его работу, важную не только для понимания прошлого, но и для будущего нашей страны.
Виктор Николаевич Земсков неоднократно выступал и со страниц «Аргументов и Фактов».
«Вот что, например, пишет С. Коэн (со ссылкой на книгу Р.Конквеста «Большой террор», изданной в 1968 г. в США): «... К концу 1939 года число заключенных в тюрьмах и отдельных концентрационных лагерях выросло до 9 млн. человек (по сравнению с 30 тыс. в 1928 году и 5 млн. в 1933-1935)» ... В действительности же в январе 1940 г. в лагерях ГУЛАГа содержалось 1334408 заключенных, в колониях ГУЛАГа — 315584 и в тюрьмах — 190266 человек. Всего в лагерях, колониях и тюрьмах находилось тогда 1850258 заключенных..., т.е. приведенные Р. Конквестом и С. Коэном статистические данные преувеличены почти в пять раз».
Неужели и после этого г-н Максудов будет уверять, что Земсков якобы не делает соответствующих сопоставлений? Вся беда большинства западных авторов в том, что подобные сопоставления не в их пользу. Если я стараюсь не злоупотреблять сопоставлением новых и «старых» сведений, то только из чувства деликатности, чтобы лишний раз психологически не травмировать исследователей, оперировавших в своих трудах, как выяснилось после публикации статистики ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД, неверными цифрами.
Г-ну Максудову придется смириться с ролью Земскова как арбитра в определении подлинности или недостоверности, точности или неточности информации по данной проблематике, просочившейся в разное время на Запад. Если эти, как он их называет, «уже известные сведения» являются подлинными, то они никак не противоречат соответствующей информации, приводимой в моих публикациях. Например, я могу подтвердить, что является подлинным цитируемый в письме Максудова документ, датированный 19 мая 1944 г. и подписанный Кобуловым и Серовым (о выселении крымских татар), и информация, приведенная в этом документе, полностью согласуется с информацией аналогичного характера в моих статьях. Г-н Максудов должен ясно осознавать, что «разоблачить» меня как «фальсификатора» чрезвычайно сложно, даже если попытаться использовать для этой цели какую-нибудь искусно сфабрикованную фальшивку. Посредством же привлечения подлинных, достоверных источников такое «разоблачение» совершенно невозможно.
И не надо приписывать мне выражения типа «нанятые ЦРУ ученые» или «западные провокаторы и агенты», которые я никогда не употреблял. В действительности я имел в виду выполнение определенного социального заказа. Я не верю в существование так называемой «чистой науки», и ученые (особенно те, кто занимался проблемой репрессий в СССР), находясь в определенных общественных условиях, не могут не выполнять социальный заказ, требующийся в данный момент обществу (хотя сами исследователи, возможно, не всегда ясно это осознают). Ведь далеко не случаен тот факт, что именно в период «холодной войны», а отнюдь не во времена антигитлеровской коалиции, на Западе широким потоком выходила литература, содержащая гипертрофированно преувеличенные данные о масштабах репрессий в СССР.
Одно дело, когда речь идет о союзнике, другое — о противнике, и это обстоятельство неизбежно накладывает отпечаток на содержание, стиль, тональность соответствующих исследований, возможно, в какой-то степени независимо от воли и желания самих авторов. Именно так следует понимать мои слова о выполнении заказов политиков и спецслужб по дискредитации своего противника в «холодной войне».
В период «холодной войны» в западной историографии, занимающейся изучением репрессивной политики в СССР, сложилась целая система шаблонов, штампов и стереотипов, выходить за рамки которых считалось неприличным. Если, к примеру, общее число жертв репрессий в СССР было принято определять величинами от 40 млн. и выше, численность заключенных ГУЛАГа в конце 30-х годов — от 8 млн. и выше, количество репрессированных в 1937-1938 гг. — от 7 млн. и выше и т.д., то называть меньшие цифры было фактически равносильно совершению неприличного поступка. Именно в такое положение поставил себя австралийский историк С. Виткрофт, бросивший вызов этой парадигме.
Правда, в своем фактическом отрицании массовой смертности от голода на Украине в 1933 г. он, конечно, несколько погорячился, однако его главные выводы, касающиеся оценки масштабов репрессий в СССР и особенно численности заключенных ГУЛАГа, на поверку оказались наиболее близкими к истине.
И откуда г-н Максудов взял, что я был допущен к архивам КГБ? Дело в том, что я никогда не состоял в КПСС и всегда принадлежал к немногочисленной беспартийной «прослойке» в своем институте. В конце 80-х, когда еще существовало всевластие КПСС, не могло быть и речи о допуске в архивы КГБ человека, не являющегося коммунистом (кстати, допуска непосредственно в архив бывшего КГБ я не имею до сих пор). В 1989 г. я был допущен не в архив КГБ, а в спецхран совсем другого учреждения — Центрального государственного архива Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР СССР), переименованного ныне в Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Именно там хранится статистическая отчетность ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД за период 30-50-х годов. С 1992 г. к этим документам в спецхране ГА РФ стали допускаться и иностранные ученые.
Сам факт публикации статистики, в достоверности которой г-н Максудов сомневается, уже перестал быть сугубо советским или российским явлением. В 1993 г. эта статистика была опубликована на страницах авторитетного в ученом мире американского журнала «Американское историческое обозрение». Важно подчеркнуть, что ни членов редколлегии этого журнала, ни моих соавторов А. Гетти (США) и Г. Риттершпорна (Франция) нельзя заподозрить в заинтересованности преуменьшить масштабы репрессий в СССР.
В письме г-на Максудова встречаются парадоксальные выводы и аргументы, заключающиеся в приведении давно известных на Западе правильных цифр в сочетании с неточной формулировкой, из-за чего эти цифры превращаются в неправильные. Например, говоря о численности поступивших в места высылки крымских татар, он констатирует, что прибыло к 1 июля 1944 г. 151424 человека. Эта цифра правильная при условии, если употребить формулировку «прибыло в Узбекскую ССР к 1 июля 1944 г.». а при формулировке «прибыло в Узбекскую ССР и другие регионы СССР», что, очевидно, и имел ввиду г-н Максудов. не сделав оговорок относительно географии высылки, к указанному количеству (151424) надо прибавить еще более 42 тыс. человек. Эти неточности в формулировках способствовали рождению на Западе грандиозного мифа о якобы колоссальных потерях депортированных во время транспортировки. Грубо искаженные представления о масштабах этих потерь так прочно вошли в сознание, что приведение подлинной информации производит на многих западных исследователей эффект шокотерапии. Г-н Максудов не нашел ничего лучшего, как окрестить подлинную информацию «очередной туфтой». Вынужден разочаровать г-на Максудова, так как использованные мною документы по степени достоверности аналогичны докладной записке Кобулова и Серова от 19 мая 1944 г., которую он цитирует.
Г-н Максудов должен усвоить как аксиому, что если было выселено 194,1 тыс. крымских татар, то в места высылки поступило из них не менее 193,8 тыс. Смертность при транспортировке составляла, как правило, от 0,1 до 0,2% (массовая же смертность началась после транспортировки ). То, что из 151720 крымских татар, направленных в мае 1944 г. в Узбекскую ССР, при транспортировке умер 191 человек (0,13%), является установленным, документально подтвержденным фактом, и дальнейшее ведение полемики на эту тему совершенно бесполезно. Также установленным фактом является то, что с момента первоначального вселения и до 1 октября 1948 г. у спецпоселенцев крымского контингента (татар, греков, болгар, армян и других, выселенных в 1944 г. вместе с ними) родилось 6564 и умерло 44887 человек, а с 1949 г. рождаемость стала выше смертности, В 1949 г. у спецпоселенцев — крымчан родилось 3586 и умерло 2120, в 1950 г. — соответственно 4671 и 2138 человек. За два года (1951-1952) умерло 2862 спецпоселенца из Крыма, а родилось только за один 1951 г. 5007 человек. Все расчеты потерь следует делать, опираясь на общее число выселенных в 1944 г. из Крыма татар, греков, болгар, армян и других (228392 человека), с учетом того, что в 1945-1948 гг. на спецпоселение дополнительно поступило 7219 человек, включенных в крымский контингент.
Основным аргументом, призванным «разоблачить» меня как «утаивателя» якобы высокой смертности крымских татар во время транспортировки, является следующий: по данным Крымского обкома ВКП(б) было вывезено 194111 крымских татар, а к 1 июля 1944 г. прибыло в места высылки, по данным КГБ, 151424 человека. После этого следует вывод, что «для серьезной научной оценки потерь от переезда следует рассмотреть первичные материалы НКВД о депортации и расселении, воспоминания очевидцев, а не липовые расписки и ведомости». В отношении изученности документов можно не беспокоиться — нами изучен широкий круг источников различных уровней (от первичных материалов НКВД до докладных записок на имя Сталина). Г-н Максудов напоминает, что эти цифры многократно публиковались на Западе. В свете этого мы можем констатировать, что г-н Максудов проявляет в этом вопросе странную некомпетентность, оперируя несопоставимыми цифрами: называя общее число вывезенных крымских татар (194111), он затем приводит количество прибывших в Узбекскую ССР (151424), без учета крымских татар, поступивших на спецпоселение в другие союзные республики. Так, по данным на 1 января 1953 г., из 165259 спецпоселенцев — крымских татар 128348, или 77,7%, состояло на учете спецпоселений в Узбекистане и 36911, или 22,3%, в других союзных республиках, в том числе 27317 — в Молотовской, Свердловской, Кемеровской, Тульской, Костромской, Куйбышевской, Ивановской, Горьковской, Иркутской и других областях, краях и автономных республиках России (16,5%), 6711 — в Таджикистане (4,1%), 2511 — в Казахстане (1,5%), остальные — преимущественно в Киргизии.
Несостоятельна легенда о якобы 40% потерь крымскотатарского народа в результате депортации. Безусловно, потери были весьма чувствительные, но только не 40%, а значительно меньше. При соответствующих расчетах следует, разумеется, оперировать сопоставимыми цифрами. Сразу обращаем внимание: приведенные выше сведения Крымского обкома ВКП(б) об общей численности выселенных из Крыма крымских татар и сведения 9-го управления МГБ СССР об их количестве на спецпоселении 1 января 1953 г. — это цифры несопоставимые. Первая цифра (194111) включает в себя общее число лиц, удаленных из Крыма в результате акции по выселению крымских татар, независимо от национальности (вместе с крымскими татарами (частью по ошибке) было выселено несколько тысяч человек других национальностей), а вторая цифра (165259) учитывает этнических крымских татар (сюда входили и лица других национальностей, являвшиеся членами крымскотатарских семей). После отсева лиц других национальностей, не являвшихся членами татарских, греческих, болгарских и армянских семей, в крымском контингенте образовалось пять подконтингентов — «татары», «греки», «болгары», «армяне» и «другие».
В документах МГБ-МВД 50-х годов цифра 194111 никогда не упоминалась, а число выселенных в 1944 г. крымских татар определялось в 183155 человек. В чем причина такого расхождения, еще предстоит выяснить.
В доводах г-на Максудова немало противоречий, не всегда он в ладах с элементарной логикой. Взять хотя бы его оценки масштабов репрессий периодов 1937-1938 гг. и 1941-1946 гг. По документально подтвержденным данным, в 1937-1938 гг. по политическим мотивам было осуждено 1344923 человека, из них 681692 приговорено к высшей мере, а в 1941-1946 гг. — соответственно 599909 и 45045 человек. Если в 1937-1938 гг. в среднем в год по политическим мотивам осуждалось 672,5 тыс. (из них к высшей мере — 340,8 тыс.), то в 1941-1946 гг. — соответственно почти 100 тыс, и 7,5 тыс. человек. Я уже не говорю о том, что в 1941-1946 гг. по сравнению с 1937-1938 гг. намного повысился удельный вес осужденных не за мнимые и сфабрикованные, а за вполне реальные преступления, в том числе и военные. Любой здравомыслящий человек скажет, что в 1937-1938 гг. масштабы репрессий были многократно выше, чем в 1941-1946 гг. Как же в данном случае поступает г-н Максудов? С одной стороны, он, по его словам, в споре с А.И. Солженицыным отстаивал реальные цифры репрессий в 1937-1938 гг. (1-1,5 млн.) и в то же время бросается защищать нелепое «изобретение» Роя Медведева, согласно которому в 1941-1946 гг. было якобы репрессировано 10 млн. человек.
И кого же г-н Максудов включает в эти 10 млн.? Оказывается, сюда входят все новые поступления заключенных в ГУЛАГ в 1941-1946 гг., причем включая уголовников, которых было большинство.
Что касается националистических формирований на Западной Украине и в Прибалтике, то они сами поставили себя в положение воюющей стороны, а поскольку воевали, то. следовательно, и несли потери. Но это были боевые потери. Я не вижу оснований для включения в число жертв репрессий боевых потерь одной из воюющих сторон. При этом надо сказать, что те из антисоветских партизан, кто попал в плен и был осужден, входят в приводимое в моих статьях общее число осужденных за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления.
Я не могу согласиться с включением в число репрессированных всех 900 тыс. военнослужащих, подвергшихся во время войны судебному наказанию в армии. Ведь здесь речь идет в основном о наказаниях за преступления и проступки сугубо уголовного или бытового характера. В армиях других государств тоже действовали соответствующие судебные органы, выносившие приговоры военнослужащим за те или иные преступления. Что касается военнослужащих Красной Армии, которым предъявлялись серьезные обвинения политического характера, то ими часто занимались не судебные органы в армии, а совсем другие ведомства (НКВД, НКГБ, Особое совещание, Военная Коллегия Верховного Суда). Взять хотя бы историю с осуждением А.И. Солженицына. Арестованный на фронте офицерами контрразведки СМЕРШ по обвинению в ведении антисоветской агитации, он был препровожден в Москву, где впоследствии был осужден Особым совещанием. Военные трибуналы тоже выносили приговоры в отношении военнослужащих, которым предъявлялись обвинения политического характера (чаще всего с формулировкой «измена Родине»). Все военнослужащие, осужденные по политической 58-й и приравненным к ней статьям, учтены в сводной статистике осужденных за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления.
И, наконец, г-н Максудов получает искомые 10 млн. пострадавших в 1941-1946 гг. от репрессивной машины НКВД, включив туда почти 5 млн. советских перемещенных лиц, которые, по его словам, прошли «через фильтрационные лагеря НКВД со сроком пребывания от нескольких недель до нескольких месяцев». В действительности в 1944-1946 гг. в СССР поступило более 4,2 млн. репатриантов, из них только 6,5% (так называемый спецконтингент НКВД) прошли через проверочно-фильтрационные лагеря (ПФЛ) НКВД. Остальные 93,5% репатриантов (они не были спецконтингентом НКВД) прошли через фронтовые и армейские лагеря и сборно-пересыльные пункты (СПП) НКО, а также через проверочно-фильтрационные пункты (ПФП) НКВД. Эта основная масса репатриантов не была репрессирована ни в политическом, ни в уголовном плане. То, что они некоторое время находились в лагерях и СПП НКО и ПФП НКВД, означало лишь сосредоточение их в сети сборных пунктов (термин «лагерь» в данном случае соответствует термину «сборный пункт»), без чего невозможна была организованная отправка таких больших масс людей на Родину.
Однако г-н Максудов этим не ограничивается и включает в число пострадавших в 1941-1946 гг. от репрессивной машины НКВД еще несколько миллионов человек. Кто же эти люди? Оказывается, немецкие и японские военнопленные, которые «оказались в специальных лагерях». Где же тогда их следовало содержать? Насколько я знаю, ни в одной стране не принято содержать военнопленных в фешенебельных отелях. Общепринята практика содержания этой категории лиц в специальных лагерях. Немецкие, японские и прочие военнопленные находились именно там, где им положено было быть. В данном случае можно дискутировать по вопросу о том, насколько справедливо было трудовое использование японцев в советском плену. Что касается немецких военнопленных, то они своим трудом частично компенсировали нанесенный нашей стране огромный ущерб и тем самым в некоторой степени искупили свою вину. По сравнению с тем, как гитлеровцы относились к советским военнопленным, обращение с немецкими и другими военнопленными в советском плену во всех отношениях было более гуманным.
В число пострадавших от советской репрессивной машины г-н Максудов включает немцев и японцев, которые, как он пишет, «были изгнаны из их домов в Кенигсберге и на Сахалине». Из документов Управления делами Совета Министров СССР за первые послевоенные годы следует, что властные органы в Калининградской (ныне) области были буквально завалены заявлениями местных немцев с просьбой разрешить им переселиться в Германию. Точно так же среди сахалинских японцев преобладало стремление репатриироваться на свою историческую родину. Безусловно, факты изгнания немцев и японцев из их домов имели место, но не на них следует в данном случае акцентировать внимание. Трагизм положения этих немцев и японцев заключался в том. что они в силу сложившихся обстоятельств стали жителями не просто другого государства, но как бы оказались брошенными в совсем другую цивилизацию, во многом для них чуждую и непонятную. Им было чрезвычайно сложно не то что ассимилироваться, но даже просто приспособиться в чужой советской этносоциальной среде в сочетании с совершенно неприемлемой для многих из них политической и социально-экономической системой. Поэтому переселение кенигсбергских немцев в Германию, а сахалинских японцев — в Японию нельзя даже назвать этнической чисткой. Это был вполне естественный и закономерный в тех условиях процесс возвращения на свою историческую родину, в родную цивилизацию и этносоциальную среду.
До сих пор дискуссионным остается вопрос о масштабах смертности от голода в 1932-1933 гг. То, что приведенные мною данные ЦУНХУ Госплана СССР о рождаемости и смертности на Украине (в 1932 г. родилось 782 тыс. и умерло 668 тыс., в 1933 г. — соответственно 359 тыс. и 1309 тыс.) неполны, я знаю и без Максудова, так как плохая работа ЗАГСов в тот период является достаточно известным для специалиста фактом. Союзный ЦУНХУ непосредственно не занимался подсчетами смертей на Украине и строил свою статистику на основе сводок украинского УНХУ. Несомненно, в этих сводках был недоучет (возможно, весьма значительный), но я не согласен с Максудовым, что эти цифры ни о чем не говорят. Напротив, они как раз говорят о многом. Для Украины 20-30-х годов в благоприятных условиях (без войны, голода, эпидемий и т.д.) было характерно примерно двукратное превышение рождаемости над смертностью. В 1932 г. еще сохранялось положительное сальдо между рождаемостью и смертностью, но уже далеко не в двукратном размере, т.е. последствия голода давали о себе знать, а в 1933 г. смертность была выше рождаемости почти в 4 раза. Это говорит о том, что в 1933 г. на Украину обрушилась какая-то катастрофа. Какая именно, мы с Максудовым прекрасно знаем. Напоминаю еще раз, что здесь речь идет только о зарегистрированных рождениях и смертях.
Что касается смертности от голода в 1932-1933 гг. в целом по СССР. то я считаю наиболее достоверными на сегодня данные и расчеты, проведенные В.В. Цаплиным, бывшим директором Центрального государственного архива народного хозяйства СССР. По его сведениям, полученным на основе изучения архивных документов, в 1932-1933 гг. в СССР умерло от голода и его последствий (с регистрацией в ЗАГСах) не менее 2,8 млн. человек. Неучтенная смертность в 1933 г. оценивалась величиной около 1 млн, человек. Сколько не было учтено смертей в 1932 г., неизвестно, но явно значительно меньше, чем в 1933 г. По нашему мнению, смертность от голода в 1932-1933 гг. в СССР составила 4-4,5 млн. человек (разумеется, эти цифры не окончательные и нуждаются в уточнении).
В свете этого мы имеем основания утверждать, что оценки, значительно превышающие эти цифры, сильно преувеличены. Уж не думает ли г-н Максудов, что можно назвать непреувеличенными соответствующие данные в пропагандистских материалах украинского РУХа — до 11-12 млн. якобы умерших от голода в 1932-1933 гг.! И это только на Украине. А если в таком же духе определять смертность от голода в других регионах СССР? Можно себе представить, какая получится фантастическая цифра. Не исключено, что она превысит общую численность тогдашнего населения СССР.
Г-н Максудов считает, что кощунственно проводить аналогии в поисках причин отрицательного сальдо между рождаемостью и смертностью в 1933 г. и в 1992-1994 гг. Я бы рад согласиться с ним, да только слишком бросается в глаза одна общая причина — ограбление государством собственных граждан. Разница только в формах грабежа, его целях и последствиях. В одном случае отобрали весь собранный урожай, не оставив крестьянам ничего на пропитание, в другом — после либерализации цен в январе 1992 г. большинство населения в одночасье оказалось за чертой бедности, а денежные накопления в Сбербанках превратились в труху. В этих условиях в 1992-1994 гг. рождаемость неизбежно пошла на понижение, а смертность — на повышение. Разумеется, степень катастрофичности последствий ограбления государством собственных граждан в 1933 г. и в 1992 г. неодинакова.
Г-н Максудов учит нас, как следует изучать кулацкую ссылку, какие надо выявить сведения и т.д. Для начала мы бы посоветовали ему внимательно почитать мои статьи: «Спецпоселенцы» («Социс». 1990. № 11) ; «Кулацкая ссылка в 30-е годы» («Социс». 1991. № 10); «Кулацкая ссылка накануне и в годы Великой Отечественной войны» («Социс». 1992. № 2) ; «Судьба кулацкой ссылки в послевоенное время» («Социс». 1992. № 8) ; «Судьба кулацкой ссылки. 1930-1954» («Отечественная история». 1994. № 1). В них он найдет много интересующих его сведений. Статистическая отчетность Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ (с 1934 г. — Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР) строилась на основе первичных данных районных и поселковых спецкомендатур НКВД. По меркам того времени, качество учета было достаточно высоким, так как высланные кулаки фактически являлись поднадзорными, и их учет велся гораздо строже и скрупулезнее, чем в ряде случаев в отношении обычного гражданского населения. Спецкомендатуры НКВД выполняли функции ЗАГСов. Правда, централизованный учет в масштабах всей кулацкой ссылки был налажен только к началу 1932 г. Поэтому по более раннему периоду (1930-1931 гг.) мы располагаем только разницей между общим числом крестьян, направленных в 1930-1931 гг. в кулацкую ссылку, и их наличием к началу 1932 г. (их число уменьшилось примерно на 0,5 млн.), не имея сводных сведений о составляющих этой убыли.
Г-н Максудов ошибается, полагая, что приводимые в моих статьях сведения по кулацкой ссылке за 1932-1940 гг. носят крайне приблизительный характер и о положении кулаков не говорят почти ничего. Напротив, эта информация говорит очень о многом и носит достаточно точный характер. В июле 1931 г. содержавшиеся в спецпоселках кулаки были переданы из ведения местных органов власти в ведение ОГПУ. которое в течение второго полугодия 1931 г. наладило централизованный учет. Коменданты спецпоселков отвечали за каждого спецпереселенца и обязаны были в регулярных докладных записках начальству давать точные сведения об их численности, убыли и прибыли и их причинах (рождение, смерть, побег и т.д.). Максудов правильно говорит, что в кулацких поселках ЗАГСы открывались в последнюю очередь, но на статистику спецпереселенцев это никак не влияло. Там, где были ЗАГСы, фактически велся двойной учет — в ЗАГСах и спецкомендатурах. Где не было ЗАГСов, учет вели только спецкомендатуры. Причем, если в ЗАГСах спецпереселенцы по каким-то причинам не всегда регистрировали рождение или смерть членов своих семей, то в спецкомендатурах все это фиксировалось обязательно . Сотрудники ЗАГСов фактически не несли никакой ответственности за недоучет, а что касается комендантов спецпоселков, то за недоучет они могли подвергнуться не только служебному взысканию, но и обвинению в пособничестве «кулацкому элементу» с весьма неприятными для них последствиями. Коменданты спецпоселков были очень заинтересованы в том, чтобы никакого недоучета не наблюдалось,
Г-н Максудов ошибочно полагает, что моим основным источником были данные ЗАГСов. В действительности же основной источник моих статей по кулацкой ссылке — текущая и сводная статистика Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ (Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР) и спецкомендатур.
В определении общего количества раскулаченных доводы оппонента весьма резонны, но они меня не совсем убедили. Я по-прежнему считаю, что число раскулаченных составляло около 4 млн. человек, которые делились на три группы с применением следующих санкций: 1-я группа — арест и осуждение; 2-я — выселение с отправкой на спецпоселение; 3-я — выселение без отправки на спецпоселение. Максудов доводит эту цифру до 10 млн. за счет добавления «самораскулаченных» и подвергшихся конфискации имущества за неуплату налогов. При желании этот список можно продолжить и за счет включения сюда миллионов крестьян, которые из страха перед властями «добровольно» вступали в колхозы и у которых была отчуждена земельная собственность (за исключением приусадебных участков) и превращена в «обобществленную». Радикальная аграрная реформа, каковой являлась коллективизация, имела ярко выраженный конфискационный характер, и от нее в той или иной степени пострадала большая часть крестьянства, т.е. не 10 млн., а значительно выше.
Но дело в том, что в статье, где я называл около 4 млн. раскулаченных, речь шла о политических репрессиях. А г-н Максудов, называя 10 млн., употребляет термин «пострадало от коллективизации». Понятия «пострадавшие» и «репрессированные» не одно и то же. Вопрос стоит так: сколько среди этих пострадавших было репрессированных? Можно еще более сузить вопрос: сколько среди них было осуждено как политические преступники? Если сравнить общее число осужденных в СССР за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления за 1926-1929 гг. (133817 человек) с соответствующими данными за 1930-1933 гг. (770348), то, я думаю, г-н Максудов не будет оспаривать очевидный вывод, что увеличение этой категории лиц в 1930-1933 гг., по сравнению с 1926-1929 гг., на 636,5 тыс. человек в значительной степени произошло за счет кулаков 1-й группы.
Некоторые российские коллеги критикуют меня за то, что я не ограничиваюсь в определении числа репрессированных только кулаками 1-й группы. В утрированном виде их доводы звучат так: кулаки 2-й и 3-й групп не были репрессированы, они не были осуждены ни как политические, ни как уголовные преступники, у них нет судимости, их просто ограбили и выселили. Я же придерживаюсь несколько иного мнения. Кулаки 2-й группы и семьи кулаков 1-й группы были не просто выселены, но и направлены на спецпоселение, т.е. фактически в ссылку (причем она имела все признаки именно политической ссылки). Кулаков 3-й группы обычно просто выгоняли из деревень, и они, как правило, устраивались где-то в соседних районах на заводы, фабрики, стройки и т.д. без права возвращения в родные места. К ним фактически была применена репрессивная мера в виде административной высылки как к «политически неблагонадежным элементам».
В итоге общее число раскулаченных и одновременно подвергшихся репрессивным санкциям (осуждение, ссылка и высылка) с политической подоплекой составляло около 4 млн. человек. Все остальные, включая подвергшихся суровым штрафным санкциям за неуплату налогов, — это в той или иной мере пострадавшие от коллективизации, но не репрессированные.
Мы с С. Максудовым находимся в неравных условиях. Я изучил огромный пласт таких источников, как статистическая отчетность ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД за период 30-50-х годов, а он вообще не работал с этими источниками. Я совершенно точно знаю, что изученный мною в спецхране ГА РФ комплекс источников — не «туфта» и не «липа», а г-н Максудов упорно старается доказать обратное, хотя он лично не работал с этими архивными фондами.
Правду о катынской трагедии знали тогда в СССР очень немногие. Это было строжайшей государственной тайной. Академик Н.Н. Бурденко и другие члены ЧГК не входили в круг лиц, посвященных в эту тайну. Возможно, они искренне верили, что расстрел польских офицеров в Катыни — дело рук гитлеровцев.
. Земсков В.Н. ГУЛАГ: историко-социологический аспект // Социол. исслед. 1991. № 6. С. 10.
. Getty J. Arch, Rittersporn Gahor Т., Zemskov Vikior N. Victims of the Soviet Penal System in the Pre-war Years; A First Approach on the Basis of Archival Evidence // The American Historical Review, 1993 (October). V.98. № 4.
. Цаплин В.В. Статистика жертв сталинизма в 30-е годы // Вопр. истории. 1989, № 4. С. 177-178
Виктора Николаевича Земскова, который пытался обосновать тезис о научной фальсификации и завышении официальной цифры общих потерь СССР в результате Великой отечественной войны, я опубликовал в сети 8 главу из книги Е.М.Андреева, Л.Е.Дарской и Т.Л.Харьковой.
В чем суть аргументации Земскова?
Для начала он как бы принимает положение о том, что потери в войне следует подсчитывать как разницу между предполагаемым числом умерших, исходя из уровня смертности 1940 года и реальным числом умерших в 1941-1945 годах. То есть, чтобы оценить число потерь необходимо высчитать совокупную сверхсмертность каждого военного года по сравнению с "фоновым" уровнем смертности 1940 года.
Земскову известно, что в 1940 году умерло 4,2 млн человек. Таким образом, считает историк, с июля 1941 по конец 1945 года фоновое число смертей должно составить 4,2 млн х 4,5 года = 18,9 млн. Однако злобные демографы сфальсифицировали эти данные. Отталкиваясь от более низкой цифры - 11,9 млн "фоновых" смертей, они, по мнению Земскова, завысили число потерь населения по крайне мере на 7 млн!
Что тут скажешь... Историку неплохо было для начала прочитать единственное на сегодняшний фундаментальное исследование численности населения СССР за 1922 - 1991 гг, указанное выше. Тогда он, возможно не стал писать эту ахинею.
Дело в том, что 11,9 млн - это "фоновая" смертность не всего населения, а только тех, кто родился ранее июля 1941 года. Смертность детей, родившихся во время войны высчитывалась отдельно.
Приведу цитату из указанного труда: "
Общее число умерших или оказавшихся за пределами страны за рассматриваемый период ИЗ ЧИСЛА РОДИВШИХСЯ ДО 22 ИЮНЯ 1941 г
. составля-ет, таким образом, 37,2 млн человек. Однако вся эта численность не может быть, конечно, отнесена к людским потерям, так как и в мирное время за 4,5 года умерла бы некоторая часть живущих. Если бы возрастные коэф-фициенты смертности населения СССР в 1941 — 1945 гг. оставались такими же, как в предвоенном 1940 г., то число умерших за четыре с половиной года составило бы 11,9 млн человек. Таким образом, людские потери ЭТИХ ПОКОЛЕНИЙ
составляют в общей сложности 25,3 млн человек (37,2 млн — 11,9 млн) ."
Заметили выделенные фрагменты? То есть речь в абзаце идет ТОЛЬКО о людях родившихся ДО 22 ИЮНЯ. Именно у них фоновая смертность составила бы 11,9 млн. Для полного счета к этому числу надо прибавить значительно уменьшившееся число умерших детей в возрасте 0-1 года. При сохранении уровня рождаемости 1940 года, их бы умерло около 7 млн из 31 млн родившихся за 4,5 года. Без дополнительных военных детских смертей при фактической военной рождаемости (16,5 млн рождений с июля 1941 по декабрь 1946) умерло бы 3,7 млн детей.
Итого, общую фоновую смертность всего населения (родившегося до и после начала войны) по данным Андреева можно считать равной примерно 11,9+3,7 = 15,6 млн. Это меньше чем 18,9 млн на 3,3 млн (за счет сократившейся рождаемости и соответственно числа детских смертей).
В итоге, мы имеем в результате войны дополнительные 25,3 млн смертей из числа родившихся до июля 1941 года и 1,3 млн дополнительных смертей детей, родившихся во время войны. Итого: 26,6 млн военная сверхсмертность.
Баланс, исходя из данных Андреева, следующий:
Население СССР к июлю 1941 г - 196,7 млн
Население СССР к январю 1946 года - 170,5
Людей, рожденных до июля 1941 умерло бы при уровне смертности 1940 года за этот период - 11,9 млн
При уровне смертности и рождаемости 1940 года за это время родился бы 31 млн человек, умерло - 18,9 млн, из которых 7 млн - дети первых двух лет жизни
Ввиду сокращения числа рождений за годы войны до 16,5 млн при уровне смертности 1940 года умерло бы 3,7 млн детей
Из-за тягот войны реально умерло на 1,3 млн детей больше.
Всего при уровне смертности 1940 года и сокращенном числе рождений, характерной для войны, в это период умерло бы 15,6 млн
(11,9+3,7)
Разница в числе населения между июлем 1941 года и январем 1946 года составляет 26,2 млн.
Т.к. примерно 500 тыс выжило и осталось за границей будем считать разницу 26,2млн - 0,5 = 25,7 млн
Учитывая, что за этот период родилось 16,5 млн, всего умерло 25,7+16,5=42,2 млн человек
.
Так как при уровне смертности 1940 года за этот период умерло бы 15,6 млн, то сверхсмертность по сравнению с 1940 годом составила 42,2 - 15,6 = 26,6 млн
То есть ошибка Земскова глупа и позорна для серьезного историка. Пытаясь сказать новое слово о потерях, он даже не удосужился ознакомиться с литературой по вопросу. И в результате попал впросак. Дальше - больше. Следующий абзац нельзя иначе объяснить, как помутнением разума исследователя:
"Но можно и балансовым методом доказать, что прямые людские потери (жертвы войны) СССР составляли около 16 млн. Для этого надо установить корректное соотношение уровня естественной смертности между относительно благополучным в демографическом плане 1940 г. и экстремальными 1941-1945 гг. Соотношение 1:1, установленное работавшей в 1989-1990 гг. комиссией, нельзя признать корректным. Ведь было же понятно, что в 1941-1945 гг. в связи с ухудшением условий жизни, отсутствием дефицитных лекарств и т.п. уровень естественной смертности населения неизбежно возрастет.
И здесь необходима поправка в сторону увеличения при исчислении этого уровня применительно к экстремальным 1941-1945 гг. и установить его в рамках не 18,9 млн, а довести хотя бы до 22 млн. Эта величина (22 млн) является минимально допустимым уровнем естественной смертности населения в 1941-1945 гг."
То есть оказывается до Земскова не дошло, что та военная смертность, которая превышает смертность мирного времени - это не естественная, а противоестественная смертность, правильнее говоря, сверхсмертность. Избыточные смерти по сравнению с мирным временем - это жертвы войны, то есть ни что иное, как потери.
Допустим, умерли миллионы людей во время войны от голода и перегрузок, а Земсков отказывается их учитывать как жертв войны. Дескать, а что такого-то? "Естественная смертность"...
Лично у меня после таких ляпов возникли большие сомнения в отношении профпригодности Виктора Николаевича. Будем надеется, что это лишь кратковременный "заскок" маститого ученого.
UPD. Исправлены мои вычисления по цифрам Андреева, составлен баланс