Все слышали выражение «наивная чукотская девочка», и анекдоты про чукчей. В нашем понимании это человек, далекий от достижений цивилизации. Символ наивности, которая граничит со скудоумием, начинающие любое предложение с «однако» и предпочитающих водку женам Мы воспринимаем чукчей как далекий северный народ, который интересуется исключительно оленями и моржовым мясом. Кто чукчи на самом деле?
Умеют за себя постоять
Валдис Кристовскис, латышский политик и лидер партии «Единство», в интервью латышской газете Delfi неосторожно оборонил фразу «латыши – не чукчи». В ответ на это оскорбление в газете Diena был напечатан ответ Оой Милгера, представителя народа лоураветланов (по-другому «чукчей»). Он писал: «По-вашему, получается, что чукчи – не люди. Это меня очень обидело. Лоураветланы – народ воинов. Об этом написано много книг. У меня карабин моего отца. Латыши – тоже маленький народ, которому пришлось бороться за выживание. Откуда такое высокомерие?». Вот тебе «наивные» и глупые чукчи.
Чукчи и все «остальные»
Немногочисленный народ чукчей расселен на огромной территории – начиная от Берингова моря до реки Индигирки, от Северного Ледовитого океана до реки Анадырь. Это территорию можно сравнить с Казахстаном, а на ней живет чуть больше 15 тысяч человек! (данные переписи населения России в 2010 году)
Название чукчи – это адаптированное для русского человека название народа «лоуратвеланы». Чукчи значит «богатый оленями» (чаучу) – так представились русским первопроходцам северные оленеводы в XVII веке. «Лоутвераны» переводится как «настоящие люди», так как в мифологии крайнего Севера чукчи – «высшая раса», избранная богами. В мифологии чукчей объясняется, что боги создали эвенков, якутов, коряков и эскимосов исключительно как рабов русских, чтобы они помогали чукчам торговать с русскими.
Этническая история чукчей. Кратко
Предки чукчей обосновались на Чукотке на рубеже 4-3 тысячелетия до нашей эры. В такой естественно-географической среде сформировались обычаи, традиции, мифология, язык и расовые особенности. У чукчей повышенная теплорегуляция, высокий уровень гемоглобина в крови, быстрый обмен веществ, потому формирование этой арктической расы происходило в условиях Крайнего Севера, а иначе они бы не выжили.
Мифология чукчей. Сотворение мира
В мифологии чукчей фигурирует ворон – творец, основной благодетель. Создатель земли, солнца, рек, морей, гор, оленей. Именно ворон научил людей жить в сложных природных условиях. Так как в сотворении космоса и звезд, по мнению чукчей, участвовали арктические животные, то названия созвездий и отдельных звезд связаны с оленями и воронами. Звезда капелла – это олений бык с санями человека. Две звезды около созвездия Орла – «Самка оленя с олененком». Млечный путь – река с песчаными водами, с островами – пастбищами для оленей.
Название месяцев чукотского календаря отражают жизнь дикого оленя, его биологические ритмы и особенность миграции.
Воспитание детей у чукчей
В воспитании чукотских детей можно проследить параллель с индейскими обычаями. В 6 лет у чукчей начинается суровое воспитание мальчиков-воинов. С этого возраста мальчики спят стоя, исключение – сон с опорой на ярангу. При этом взрослые чукчи воспитывали даже во сне – подкрадывались с раскаленным кончиком металла или тлеющей палкой, чтобы у мальчика вырабатывалась молниеносная реакция на любые звуки.
Юные чукчи бегали за оленьими упряжками с камнями на ногах. В руках с 6 лет постоянно держали лук и стрелы. Благодаря такой тренировке глаз, зрение у чукчей на долгие годы оставалось острым. Кстати, именно поэтому чукчи были превосходными снайперами во время Великой Отечественной войны. Любимые игры – «футбол» с мячом из оленьей шерсти и борьба. Боролись в особенных местах – то на моржовой шкуре (очень скользкой), то на льду.
Обряд посвящения во взрослую жизнь – испытание для жизнеспособных. На «экзамене» делали ставку на ловкость и внимательность. Например, отец посылал сына на задание. Но не задание было главным. Отец выслеживал сына, пока тот шагал его выполнять, и ждал, пока сын потеряет бдительность – тут он выпускал стрелу. Задача юноши – моментально сконцентрироваться, среагировать и увернуться. Поэтому пройти экзамен – значит выжить. Но стрелы не смазывали ядом, поэтому шанс на выживание после ранения был.
Война как стиль жизни
Отношение к смерти у чукчей простое – они ее не бояться. Если один чукча просит другого его убить, то просьба выполняется легко, без сомнений. Чукчи верят, что у каждого из них по 5-6 душ, и существует целая «вселенная предков». Но для того, чтобы попасть туда, нужно либо достойно погибнуть в бою, либо умереть от руки родственника или друга. Своя смерть или смерть от старости – роскошь. Поэтому чукчи отличные воины. Они не бояться смерти, свирепые, у них чуткое обоняние, молниеносная реакция, острый глаз. Если в нашей культуре за военные заслуги награждают медалью, то чукчи на тыльной стороне правой ладони ставили татуировку-точку. Чем больше точек, тем более опытный и бесстрашный воин.
Чукотские женщины соответствуют суровым чукотским мужчинам. Они носят с собой нож, чтобы в случае серьезной опасности зарезать детей, родителей, а потом себя.
«Домашнее шаманство»
У чукчей существует так называемое «домашнее шаманство». Это отголоски древней религии лоураветланов, ведь сейчас почти все чукчи ходят в церковь и принадлежат русской православной церкви. Но «шаманят» до сих пор.
Во время осеннего убоя скота вся чукотская семья, включая детей, бьет в бубен. Этот обряд оберегает оленей от болезней, ранней гибели. Но это больше похоже на игру, как, например, сабантуй – праздник окончания пахоты у тюркских народов.
Писатель Владимир Богораз, этнограф и исследователь народов крайнего Севера пишет, что на настоящих шаманских обрядах люди вылечиваются от страшных болезней, заживают смертельные раны. Настоящие шаманы могут в руке растереть камень в крошку, голыми руками «зашить» рваную рану. Основная задача шаманов – исцелять больных. Для этого они впадают в транс, чтобы «путешествовать между мирами». На Чукотке шаманами становятся, если чукчу в момент опасности спасает морж, олень или волк – тем самым «передает» колдуну древнюю магию.
Примечательная черта чукотского шамана – он по желанию может «меня пол» Мужчины по велению духов становятся женщинами, даже выходят замуж. Богораз предположил, что это отголоски матриархата.
Чукчи и юмор
Чукчи придумали поговорку «смех делает человека сильным». Эта фраза считается жизненным кредо каждого чукчи. Смерти они не боятся, убивают легко, не испытывая тяжести. Для других людей непонятно, как можно сначала плакать над смертью близкого человека, а потом смеяться? Но уныние и тоска для чукчи – признак того, что человека «захватил» злой дух Келе, и это порицалось. Поэтому чукчи постоянно шутят, подтрунивают друг над другом, смеются. С детства чукчей приучают быть веселыми. Считается, что если ребенок долго плачет, то его плохо воспитали родители. Девушек для замужества тоже выбирают по нраву. Если девушка весела и с чувством юмора, у нее больше шансов выйти замуж, чем у вечно грустной, так как считается, что унылая девушка – больная, от того и недовольная, потому что она думает о болезнях.
Чукчи и анекдоты
Смеются не только чукчи, но и над чукчами тоже любят потешаться. Тема чукчей в русских анекдотах – одна из самых обширных. Шутят над чукчами еще со времен СССР. Доцент Центра типологии и семиотики РГГУ Александра Архипова связывает начало появление анекдотов с фильмом 60-х годов «Начальник Чукотки». Там впервые прозвучало всем знакомое чукотское «однако». Образ чукчи в анекдотах – это плохо знающий русский язык, дикий, доверчивый человек, он постоянно рефлексирует. Также есть мнение, что от чукчей мы считываем меру своего национального превосходства. Мол, чукча глупый и наивный, а мы – не такие. На сегодняшний день основная тема анекдотов сместилась в сторону бывшего чукотского губернатора Романа Абрамовича.
На обширных пространствах тайги, лесотундры и тундры, которые занимали чукчи, коряки, ительмены, эскимосы и юкагиры, в зависимости от природных условий разделились их способы добычи пищи.
К таким способам относились:- Морской зверобойный промысел преобладал у азиатских эскимосов, приморских чукчей и частично у оседлых коряков;
- Речное рыболовство - у ительменов и некоторых групп оседлых коряков;
- Сухопутная охота - у юкагиров;
- Оленеводство - у оленных чукчей и коряков, а возможно, также у юкагиров - чуванцев.
Приморские чукчи и эскимосы
В ХХ веке наиболее многочисленной народностью на крайнем северо-востоке Сибири являлись чукчи (начиная с 30-х годов, они иногда именовались луораветланами). По переписи 1926-1927 гг., чукчей насчитывалось 12 364 человек, они делились на оленных и приморских. Обитали в пределах Чукотки и в незначительном количестве за ее пределами - в Якутии и Корякском автономном округе.
К чукчам по культуре очень близко примыкают азиатские эскимосы . За исключением языка их быт очень незначительно отличается от быта приморских чукчей. Расселены по побережью Берингова пролива до зал. Креста на островах Врангеля и Б. Диомида. В большинстве случаев живут смешанно с чукчами. Численность их в 1926-1927 гг. доходила до 1292 человек.
Оседлая культура морских охотников была распространена по побережью Ледовитого океана и Берингова моря и доходила до п-ва Камчатки. Археологические находки, известные в настоящее время, указывают на ее более широкое распространение прежде. Носителями этой культуры в первую очередь являлись эскимосы.
О древности эскимосской культуры свидетельствуют многочисленные факты. Наиболее показательны в этом отношении названия орудий морского промысла у чукчей. Они в подавляющем большинстве имеют эскимосскую терминологию. Трудность описания азиатских эскимосов заключается в том, что исторические документы не отделяют их от оседлых чукчей. Точно так же и исследователи объединяли их в одну группу, хотя имеются очень ранние указания о языковых отличиях между обеими народностями. Но во всех этих источниках отмечается лишь разница в языке и совсем не упоминаются этнографические особенности каждой народности, а они, несомненно, должны были скорее броситься в глаза, чем язык. Поэтому с достаточными основаниями можно говорить, что в XVII- XVIII вв. азиатские эскимосы в хозяйственном и культурном отношениях не имели существенных отличий от приморских чукчей.
Основным занятием в этот период у обеих народностей являлась охота на морских животных (кита, моржа, различных видов тюленей). Орудием промысла служили главным образом гарпуны.
К высоким техническим достижениям приморской культуры следует отнести кожаную лодку (байдару), которая являлась не только средством сообщения, но и орудием промысла. Сухопутным средством сообщения являлась собачья упряжка. Основным типом жилища была полуземлянка, основу (каркас) которой составляли китовые ребра. Из других элементов культуры приморских охотников следует отметить непромокаемую одежду из кишок, жировую лампу для освещения и отопления, высокую технику обработки кости, наличие гончарства и т.д.
Оленные чукчи и коряки
Коряки - основное население Корякского автономного округа (известны также под названием нымыланов). В 1926-1927 гг. их насчитывалось 7434 человек. Почти 50% всей народности составляла группа чавчувенов, основным занятием которых являлось оленеводство. Остальные обычно упоминаются под названием оседлые или приморские коряки.
Наиболее интенсивным видом хозяйственной деятельности на северо-востоке Сибири для XVII в. являлось оленеводство. Оленеводство в этом районе появилось позднее, чем морская и сухопутная охота и рыболовство. Оленеводами являлись кочевые коряки и чукчи.
Чукотские предания рисуют коряков как обладателей больших оленьих стад, чукчей же полуприморским народом с большой любовью к мясу морских животных. Об этом же говорят и лингвистические данные, собранные В. Богоразом. Так, внутреннее помещение зимнего шатра называется «шкура полярного медведя», хотя в настоящее время все чукчи делают спальные полога из оленьих шкур; ящик для инструментов у оленных чукчей называется «вместилище из китового уса».
По этим данным можно судить, что становление оленеводства как основного источника добывания средств к жизни у коряков произошло раньше, чем у чукчей. Для последних в XVII в. большое значение имела охота на диких оленей. Так, в сообщении казака Петра Попова от 1711 г. рассказывается: «А кормятца они, чюкчи, оленные и пешие, промышляют по каменям и по рекам диких оленей». Охота на диких оленей производилась поколкой, как у юкагиров. Но являлась ли охота в XVII в. для оленных чукчей основным источником существования и имеются ли достаточно веские основания приурочивать становление чукотского оленеводства к XVIII в. - сомнительно.
В конце XVII-начале XVIII в. уже существовало разделение чукчей на две группы, между которыми происходил оживленный обмен. Доказательством этого могут служить как фольклорные материалы, так и исторические документы. По фольклорным данным, чукчи в отличие от прибрежных жителей представлены как оленеводы. В вышеприведенном сообщении прямо указывается о разделении их на оленных и пеших. В показаниях казака Бориса Кузнецкого, бывшего в плену у чукчей в 1754 г., также имеются данные об оленеводстве у чукчей: «и оленей (кроме сидячих) не по равному числу, у лучших мужиков с сродниками есть по тысяче и более, а у прочих самое малое число так, что от десяти до двадцати оленей бывает».
Оленеводство чукчей и коряков по типу родственно, поэтому исследователями оно объединено в единый чукотско-корякский тип. Это крупнотабунное оленеводство обслуживается исключительно пастухами, пастушечья собака до коллективизации была неизвестна. Олень давал основные продукты питания и использовался как ездовое животное. Практиковалась исключительно санная езда, под вьюк олени не использовались
Отличительные элементы культуры оленных чукчей в такой же степени свойственны и оленным корякам. Характерным для обеих народностей является, например, шатер из оленьих шкур (яранга) с внутренним пологом, глухая (нераспашная) одежда, жировая лампа для отопления и освещения.
Коряки и ительмены
Еще одной народностью, входящей в чукотскую языковую группу, являются ительмены (в литературе чаще встречаются под именем камчадалов). В первой половине XVIII в. они занимали почти весь Камчатский полуостров, но уже к концу века сильно уменьшились количественно и утратили большинство элементов национальной культуры. В 1926-1927 гг. ительменов насчитывалось 803 человека, они говорили на родном языке и сохранили некоторые элементы самобытной культуры. Ительмены жили компактной массой в нескольких селениях на западном побережье Камчатки.
О приморской культуре коряков восточного побережья п-ва Камчатки и Пепжинского залива, основным занятием которых также являлся морской зверобойный промысел, в XVII-XVIII вв. известно очень мало. Немногочисленные материалы позволяют установить у них много общего с эскимосской культурой - гарпун, кожаная лодка, полуподземное жилище, жировая лампа, однотипная техника обработки кости и т. д. Но наряду с этим имелись и отличия.
Типичными рыболовами являлись ительмены. Рыболовство их было связано с рунным ходом рыбы из моря в речные водоемы. Оно определяло оседлый образ жизни ительменов по берегам рек и моря. Зимним жилищем служила полуземлянка прямоугольной или квадратной формы с двумя входными отверстиями: одно вверху, которое одновременно являлось и дымовым отверстием, другое через туннелеобразный проход в одной из стен. Летнее жилище - пирамидальный шалаш на высоком помосте. Средством сообщения являлась собачья упряжка зимой и лодка-долбленка летом. Господствовала неолитическая техника обработки камня и кости, распространена была слабо обожженная керамика.
Коряки-рыболовы (юго-восточного и западного побережья Камчатки) имели много общего с ительменами. Для них была типична оседлая рыболовецкая культура, связанная с рунным ходом рыбы. Типичным жилищем являлась полуземлянка, летом - пирамидальный шалаш. Повсеместно была распространена неолитическая техника обработки камня и кости, употреблялась слабо обожженная керамика. Зимой сухопутным средством сообщения служила собачья упряжка, а летом по воде долбленка, которая, по-видимому, употреблялась у всех групп оседлых коряков.
В ХХ веке имелась еще немногочисленная группа коряков (паланцы), основным занятием которых до реконструкции хозяйства являлась сухопутная охота. Источники не сообщают ничего о хозяйственной деятельности этой группы в XVII-XVIII вв., но, по-видимому, пушная охота сделалась их ведущим занятием лишь после прихода русских, когда пушной зверь стал иметь товарное значение.
Юкагиры
Наконец, последней народностью, примыкающей к северо-восточной группе палеоазиатов, являются юкагиры (самоназвание одулы). Жили в Средне-Канском районе Магаданской области и Средне-Колымском районе Якутии. Юкагиры очень мало сохранили от своей самобытной культуры, много заимствовав от своих соседей - эвенов (ламутов), чукчей, якутов и русских. По переписи 1926/27 г., на юкагирском языке говорило 353 человека.
Юкагиры в XVII в. в основном занимались сухопутной охотой (ради мяса), сочетая ее с рыболовством. Оленеводство было слабо развито. Основным объектом охоты был лось и дикий олень. Охота производилась на так называемых оленьих «плавях», когда олени целыми стадами переправлялись через реки в определенное время года. В это время происходила их поколка на воде. На оленя главным образом охотились юкагиры pp. Омолона, обоих Анюев, нижнего течения Колымы. У верхнеколымских юкагиров главным объектом охоты был лось. Рыболовство было более развито у юкагиров pp. Яны, Чендона, частично Анадыря.
Юкагиры вели полуоседлый образ жизни. Путями для кочевок служили реки. Средством сообщения летом являлась лодка-долбленка и плот. Преобладающим типом жилища был конусообразный шалаш, хотя имеются сведения, что юкагирам (возможно, отдельным группам) была известна полуземлянка. Олени у некоторых групп использовались как транспортные животные, у других эту роль играла собака. Более широкое развитие оленеводство получило у юкагиров-чуванцев. До прихода русских основные орудия производства юкагиры делали из кости и камня. Правда, имеются указания, что встречались и единичные железные предметы, по-видимому полученные от соседних народов путем обмена.
А крайний северо-восток Сибири во второй половине XVII и в начале XVIII в., т. е. к моменту прихода русских, представлял довольно пеструю этническую картину. Основным населением этого края являлись чукчи, коряки, ительмены, юкагиры и эскимосы. Более поздними пришельцами в этих районах были народности тунгусо-маньчжурской групп - ламуты (эвены) и тунгусы (эвенки) .
Таковы были основные черты хозяйства и культуры народностей крайнего северо-востока Сибири в конце XVII и первой половине XVIII в. Экономические взаимоотношения народов крайнего северо-востока Сибири складывались на базе охотничье-рыболовного и оленеводческого хозяйства. Производительные силы характеризовались примитивностью орудий труда (неолитическая техника обработки каменных и костяных орудий) и преобладанием потребительского присвоения готовых богатств природы (рыбы, мясного зверя и т. д.).
Родовая организация в ее материнской форме в большей или меньшей степени пережиточно прослеживается у всех этих народов. У юкагиров и ительменов она выступает наиболее ярко, у чукчей и коряков затушеванно. Как чукчи, так и коряки прошли стадию материнского рода. При анализе рода у чукчей, коряков, ительменов и юкагиров вскрываются его характерные черты, свойственные в той или иной степени всем этим народам. К ним в первую очередь следует отнести раннюю утрату экзогамии (за исключением, по-видимому, ительменов).Экзогамия являлась важным признаком родовой организации. «Никто из членов рода не может брать жену внутри рода. Таково основное правило рода, та связь, которая его скрепляет», но у народов крайнего северо-востока эта связь нарушается. Причину этого следует искать в конкретных условиях их существования.
У чукчей и коряков переход к вынужденной эндогамии вероятно был вызван экономическими причинами. Обособление общины привело к распылению родовых групп. Становится невозможным заключать браки с представителями других родов, кочующих за сотни километров. Таким образом, брак из экзогамного становится эндогамным.
Обособление родов и отдельных родовых подразделений привело к нарушению экономической общности рода, так что за родом сохраняются главным образом общественные и оборонные функции. В качестве экономической единицы выделяется более мелкая община. Утрата экономической общности и экзогамии нарушила основные устои рода. Вследствие этого названные выше народы утеряли и род.
Утрата рода не равнозначна «разложению» рода. Утрата рода может быть обусловлена внешними причинами, как, например, резким сокращением численности населения, вынужденной миграцией, влиянием цивилизации классового общества и т. п. Этот процесс может происходить вне зависимости от того, созрели ли производительные силы данного конкретного общества для перехода на новую ступень развития, и, даже наоборот, часто является следствием деградации в развитии.
Что касается разложения родовой организации, то это целиком связано с ростом внутренних противоречий. В таких случаях происходит качественное изменение внутри самого общества, живущего первобытнообщинным строем. Рост частной собственности, имущественной дифференциации и появление антагонистических классов вступает в противоречие с нормами первобытно-общинного строя. Таким образом, совершается тот процесс, который принято называть разложением рода.
Исчезновение рода имело место у ительменов и юкагиров в XVII- XVIII вв. Ительмены в начале XVIII в. знали родовую организацию, но под влиянием колониальной политики она исчезла. Эпидемии второй половины XVIII в. резко сократили численность ительменов; частые административные переселения отдельных групп населения в разные районы полуострова, а также введение института сельских старост вместо родовых старейшин привели к быстрому исчезновению родовой организации.
Ту же примерно картину можно проследить и у юкагиров. Юкагиры к XIX в. уменьшились количественно. Осколки оставшихся родов и разных родовых подразделений были объединены в новые административные «роды» с целью взимания ясака. Интересно, что язык отразил специфику нового «рода». Для «родового» старосты, избираемого по указанию местной администрации или назначаемого, существовал термин чомоджэл (в смысле «большак», от чомо - «большой») или анидзэ (от корня am - «крепость», «сила»). В то же время старейшина древнего юкагирского рода назывался лигэйэ шоромох («старик», «старший мужчина»). Таким образом и у юкагиров процесс утраты рода не был связан с внутренними закономерностями развития общества.
Значительно труднее объяснить исчезновение рода у чукчей и коряков. В данном случае нет никаких оснований связывать этот процесс с воздействием колониальной политики. Родовая организация чукчей, в ее материнской форме, рано претерпела деформацию. Вместо утраченного рода выдвигается обособленная его часть (мелкая община). Старые родовые связи еще долго продолжали жить в традициях и реально осуществлялись, когда это диктовалось интересами обороны или защиты от нападения чуждых племен. Но зато взамен ослабевших родовых связей усиливаются территориальные.
История оленных чукчей
Большинство исследователей позапрошлого века склонялись к тому мнению, что у чукчей отсутствовала какая-либо общественная организация. Еще Служилых людей XVII в. поражала слабость родственных связей: «да по той же Анадыре реке и у моря живут многие неясачные чухчи и коряки... и те коряки и чюхчи тех аманатов покидают и ясаку под них не платят ». В то же время у других народов под аманатов ясак вносил род. Местные чиновники в XIX в. постоянно сталкивались с отсутствием у чукчей общепризнанного главы «рода». На первое место большинством исследователей выделялась семья, группа семей, соединенная родством или стойбищем.
Чукотские семьи
Оленные чукчи в конце XIX и начале XX в. жили небольшими стойбищами. Стойбище обычно состояло из 2-4 семей с количеством населения 10-15 человек. Помимо совместного проживания, эти семьи были связаны и экономически. Экономической связью, объединяющей всех жителей стойбища, являлась совместная пастьба оленьих стад.
В. Богораз по этому поводу замечает: «... основное правило гласит: одно стойбище - одно стадо ».
Организация стойбища была обусловлена размерами и условиями выпаса стада. Известно, например, что очень большое (свыше 1500-1800 голов) по численности, как и слишком малочисленное стадо (меньше 200-300 голов) пасти довольно трудно. Поэтому чрезмерное увеличение количественного состава стада вело к разделению стойбища, в то время как малые стада приходилось соединять. Количество обитателей стойбища также в значительной степени зависело от величины стада: лишь определенное число людей могло кормиться от стада, не нарушая его нормального воспроизводства.
Во главе стойбища стоял так называемый «хозяин стойбища», или «переднедомный», живущий в главном шатре. Его семье обычно принадлежала большая часть стада. Он распоряжался хозяйственной жизнью стойбища - переменой мест и времени кочевок, убоем оленей, устройством жертвоприношений, назначал людей на хозяйственные работы по стойбищу или около стада и т. д. Тавро (клеймо), которым были помечены олени главнодомного, считалось основным и более древним. Остальные шатры группировались позади главного. В них чаще всего жили родственники или свойственники главнодомного, хотя встречались даже и иноплеменники - ламуты, чуванцы.
В. Богораз считал, что единицей чукотской социальной организации является семья или семейная группа. Действительно, в XX в. встречались экономически обособленные семьи, но они являлись исключением. Как правило, семьи были связаны с организацией стойбища.
Семейная группа обозначалась термином варат, что в буквальном переводе обозначает «собрание живущих (пребывающих) вместе». Более характерным для семейной группы В. Богораз считал другой термин - чин-йырын - «группа участников кровной мести», «собрание мстителей» . Ядром семейной группы являлась группа родных, а также двоюродных братьев.
«Совокупность ближайших родственников по мужской линии выделяется, как совокупность людей, обязанных друг другу помощью. Она объединяется общностью огня, единокровностью (которая признается именно за мужской линией, а не за женской), тождеством начертания на лице при помазании кровью и тождеством наследственных обрядовых напевов. Совокупность всех вообще родственников по мужской линии составляет также собрание тех, за кого следует мстить».
Общность огня заключалась в том, что только родственники по мужской линии имели право пользоваться одним и тем же огнем. Огонь всячески оберегался от соединения с «чужим», например нельзя было пользоваться головешкой «чужого» огня, разогревать на ном пищу и т. д. Этот запрет касался даже семей, долгое время живущих совместно, но все-таки не имеющих общего огня. Семьи, связанные подобной общностью огня, назывались «имеющие один огонь»; он был равен по значению другим чукотским терминам, которые в переводе значат «собрание родственников по линии самца» и «люди одной крови».
Последняя общность основывалась на обряде помазания жертвенной кровью во время праздников. Помазание кровью символизировало родство. Одинаковые знаки помазания служили препятствием для заключения браков между родственниками, если семьи разделялись. Знаки эти передавались из поколения в поколение по мужской линии.
Относительно обычая кровной мести В. Богораз отмечает интересную подробность: убийство внутри семейной группы оставалось безнаказанным. Это был своего рода «суд» семейной группы: «Разве он был назначен на жизнь? Все равно кем-нибудь чужим был бы убит», - говорили чукчи.
Между стойбищем и семейной группой существовала взаимная связь. «Организация стойбища оленных чукчей связана с отношениями семейной группы»,- отмечает В. Богораз. «Примерно десять соседних друг с другом стойбищ, находящихся в постоянном общении между собою, составляют естественно сложившийся околодок». «Семьи, встречающиеся в одном и том же околодке, почти всегда родственны между собою; обычно это двоюродные или троюродные братья». Последнее замечание ясно говорит об идентичности понятия «семейная группа» и «околодок».
Экономическая общность членов семейной группы выражалась, по-видимому, в пользовании общими пастбищными угодьями и взаимопомощи. «Соседние стойбища при перемене пастбища обычно идут по одному и тому же пути и таким образом надолго сохраняют соседство. Они собирают вместе все имеющиеся у них меха и шкурки и отдают их кому-нибудь одному, который везет их на продажу в очень далекий район. Они собираются также вместе для жертвоприношений и игр». В случае несчастья обитатели соседнего стойбища оказывали друг другу помощь: «... они большею частью являются родственниками или, во всяком случае, добрыми друзьями пострадавшего».
«Вообще как оленные, так и сидячие чукчи разделяются на небольшие общества, состоящие из нескольких семей соединенных родством или дружбой». «В жилищах-ярангах объединяются в летнее время, а также зимой, при длительных стоянках на одном месте, все, связанные хотя бы дальним родством».
«Здесь находится 14 летних шатров разной величины; в них живут одни олепные чукчи сродники и друзья Имлерата. В самых больших помещаются до 20 человек». Если принять среднее количество обитателей в каждом шатре в 10 человек, то стойбище Имлерата объединяло не менее 140 человек. Такая группа семей была связана совместным выпасом оленей. «У оленных чукчей мужчины заняты мало. Они охраняют стадо, для чего поочередно из каждого рода, чьи олени составляют одно стадо, отправляется по два молодых мужчины, которые заняты охраной стада днем, а больше ночью», - говорит К. Мерк. Очевидно, здесь описано стойбище оленных чукчей.
Руководство и решение споров в чукотской семье
Прежде существовал общественный совет семейной группы, который разрешал конфликты, возникавшие внутри группы, например при дележе наследства. При спорах между членами различных семейных групп собирались мужчины из обеих групп: «Старики каждой стороны выбирали одного или двух ораторов, которые говорили по очереди».
Всех наблюдателей XVIII-XIX вв. поражало отсутствие «начальствующих» лиц (вождей) среди чукчей и анархический способ управления. При критическом подходе к такого рода выводам не следует забывать, что для общественного устройства чукчей были характерны иные понятия о праве, собственности и начальствующих лицах, чем в буржуазнофеодальном обществе того времени. Поэтому недоумение Г. Майделя, что «вся история Анадырского острога указывает на то, что у чукчей была аристократия, но не было общего главы народа», явно основано на таком непонимании. Чукотское общество не имело еще классового строения, и, следовательно, «общего главы народа», обладающего исполнительной властью, у них и не могло быть.
Наличие же института старейшин подтверждается фактическим материалом. «Особенных властей, или начальников не имеют, а почитают в каждом таковом обществе одного, который богатее прочих; и имеет большое семейство. Дальнего повиновения ему не оказывают; он может только преподавать советы и воздерживать от дерзостей, или худых поступков одними словами, но никого не имеет власти наказывать».
То же примерно сообщает и Борис Кузнецкий: «Предписанные чукчи главного командира над собою не имеют, а живет всякий лучший мужик с своими сродниками собою, и тех лучших мужиков яко старшин признают и почитают по тому только одному случаю, кто более имеет у себя оленей, но и их вменяют ни во что, для того, ежели хотя за малое что осердятся, то и убить их до смерти готовы». Для обозначения такого лица у оленных чукчей имелось слово эрым, эрмэчын. В. Богораз приводит несколько значений этого термина. В буквальном переводе оно обозначает «силач», «сильный». В других значениях употребляется как «воин», «богатырь», «влиятельный человек», «насильник», «грабитель», «начальник». Этот же термин в конце XIX в. служил для обозначения хозяина главного шатра наряду с другими названиями: аунралын - «человек из главного шатра», «главнодомный» или эттыорралын - «переднедомный».
Судя по беглым замечаниям в записках Биллингса, у чукчей существовали даже советы старейшин. Во время своей экспедиции ему дважды пришлось столкнуться с этим явлением. В первый раз совет был созван вышеупомянутым Имлератом, который созвал соседних «старшин», чтобы обсудить с ними вопросы, связанные с обслуживанием членов экспедиции. Во втором случае чукотская молодежь задумала убить членов экспедиции, чтобы завладеть их имуществом, но не могла осуществить своего замысла без согласия «старшин», которые отговорили их от этого намерения.
Чукотских эрмэчынов вряд ли можно отождествить с патриархами. Достаточно вспомнить что старшина мог только «преподавать советы и воздерживать от дерзостей», но не имел права наказывать. «Полномочия» крупных оленеводов были очень незначительны, да и продолжались короткое время. Даже политика царизма, выражающаяся в искусственном укреплении власти богатых оленеводов (реформа Г. Майделя 60-х годов XIX в.), не дала каких-либо существенных результатов. Рабство, хотя и патриархальное, не получило у чукчей такого распространения, чтобы существенным образом повлиять на создание специальной категории несвободных лиц.
Главным и почти единственным источником рабства у чукчей являлись военнопленные. Этнографические источники, а также исторические документы указывают на преобладание женского рабства. К. Мерк пишет, что чукчи убивали всех боеспособных мужчин, а женщин и детей забирали в плен. То же самое наблюдал за сорок лет до К. Мерка П.Б. Кузнецкий. В 1678-1769 гг. алазейские ясачные юкагиры в челобитной якутскому воеводе писали о нападении чукчей: «...немирные и неясашные иноземцы чюкьчи побили нашых многих лутчих людей и улусных и жен и детей в полон вьзяли».
В работе А. Сгибнева, построенной на материалах сибирских архивов, собраны многочисленные факты о нападении чукчей на коряков, в них часто сообщается о том, что в результате набега мужчин убивали, а женщин и детей захватывали в плен. Подобные примеры могут быть увеличены, но и приведенных достаточно, чтобы доказать преобладание женского патриархального рабства.
Неустойчивость института рабства ярко отражается в «Сказании об Эленди и его сыновьях», где говорится о жестокой расправе Эленди со своим рабом-военнопленным айваном за его предательство. Предание повествует: «Так сделал Эленди, ибо пришел ему великий гнев, а если бы айван не сделал так (т.е. не вредил бы Эленди), то скоро отдал бы ему одну из жен и жили бы равно, как братья».
В разряд рабов попадали и соплеменники в силу обычая кровной мести, когда месть заменялась порабощением одного из членов семьи убийцы: «Он должен пойти с ними на тундру и жить в семье убитого, заменяя мужа его вдове и отца его маленьким детям».
С другой стороны, в фольклоре чукчей часто встречаются рабы-военнопленные. В доме победителя они становятся пастухами и пасут его стадо. Но можно ли только на основании фольклорных данных заключить, что труд рабов нашел какое-либо заметное применение в оленеводческом хозяйстве чукчей? Это опровергается историческими фактами, приведенными выше, а также отсутствием наследственного рабства. Учитывая все это, приходится согласиться с мнением В. Богораза: «Можно сделать определенный вывод, что рабство у оленных чукоч, хотя и возникало постоянно в результате набегов, сухопутных и морских, все же глубоких корней не пустило и с прекращением войны быстро исчезало совсем. Раздробленность стойбищ, разбросанность мест населения, большие расстояния, возможность побега в далекую землю не благоприятствуют рабству».
Видимо, для развития рабства у чукчей еще не было экономических причин. Оленеводческое хозяйство удовлетворяло только насущные потребности замкнутого натурального хозяйства. Продажа живых оленей даже в конце XIX в. была слабо распространена, нормы обычного права препятствовали этому. Естественно, что труд рабов вряд ли мог найти какое-либо заметное применение в хозяйстве. Содержать же рабов, которые бы кормились от стада хозяина, было просто невыгодно. Таким образом, связывать возникновение патриархальной семьи у чукчей, если даже она действительно существовала у них в XVIII в., с патриархальным рабством лишено веских аргументов.
Рабство у чукчей не получило такого широкого распространения, чтобы на его основе могла создаться категория несвободных или зависимых. Следовательно, на основе рабства не могла возникнуть большая патриархальная семья чукчей.
Браки чукчей
В конце XIX в. браки внутри семейной группы были вполне допустимы. После брака жена переходила в дом мужа. Этот акт сопровождался обрядом приобщения жены к очагу мужа - помазыванием кровью жертвенного оленя, при этом наносились на лицо жены семейные знаки мужа. Брак легко расторгался, и родственники жены, чаще ее братья, нередко брали женщину обратно в свою семью. Среди чукчей имели место и случаи поселения зятя в доме тестя. Преимущественно зажиточные оленеводы старались задержать в своей семье в качестве зятьев бедных пастухов. В этом случае приемный зять приобщался к семейному очагу новой семьи, получив ее знаки помазания. Иногда муж оставался в доме жены при отсутствии в ее семье сыновей или братьев.
Наряду с индивидуальным браком у чукчей сохранились яркие пережитки группового брака. Фактический материал по этому вопросу очень интересен. Но останавливаясь на ном подробно, отметим лишь несколько наиболее существенных моментов. Союз по групповому браку предполагал группу мужчин, которые имели взаимные права на своих жен. После вступления в такой союз они считались родственниками, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями независимо от фактического родства. Следовательно, групповой брак расширял состав родственной группы и укреплял ее экономические связи.
Наиболее распространенной формой брака у чукчей ХХ века был брак путем отработки. Жених поселялся в доме отца невесты и работал там иногда в продолжении нескольких лет. В течение этого времени он выполнял самую тяжелую работу, терпеливо снося обиды и оскорбления со стороны родственников невесты. Если жених нравился семье, то не было препятствий к заключению брака, если же он был нежелателен, то в любой момент мог получить отказ независимо от того, сколько времени он работал. Последнее обстоятельство ие позволяет рассматривать отработку за жену как калым.
Это также подтверждается и другим свадебным обрядом «борьбы за невесту», названным С. Крашенинниковым «хватанием». Он состоит в том, что после согласия родителей невесты на брак жених должен был коснуться ее половых органов. Это было сделать довольно трудно, принимая во внимание, что вся женская родня невесты усиленно ее защищала. Подобный обычай был описан у ительменов и коряков.
О существовании экзогамии у чукчей в прошлом свидетельствует широкое распространение особой формы левирата, а именно, предоставление супружеских прав только младшим братьям на вдову старшего, а не наоборот. Этот обычай зафиксирован источниками XVIII в. и имел силу еще в первом четверти XX в.
Матриархат чукоч
О былом матриархате свидетельствует большая роль женщин в культовых обрядах. Женщина являлась хранительницей семейных пенатов (святынь), «хранительницей очага», она занимала почетное место почти во всех сезонных праздниках, наносила семейные знаки помазания и т. д.
Значение женских духов у чукчей хорошо известно. В связке охранителей особое место занимало женское изображение - «деревянная женщина» (утты-нэв), она называлась также «госпожой» (нев-эрмэчын). Эта фигурка считалась главной «госпожой дома» и покровительницей стада. Женщина играла роль и в хозяйственной жизни. Девушки и молодые женщины вместе с мужчинами выпасали стада. Вдова являлась владетельницей стада до совершеннолетия сыновей. «Если нет старика в доме или он отсутствует, доминирующую роль занимает старуха мать». При отсутствии в семье мальчиков старшая дочь становилась главным наследником. В этом случае женщина участвовала в праздниках не только как главный наследник, но и как хранительница очага.
Таким образом, в семейно-брачных обычаях чукчей ярко прослеживаются пережитки родовой организации в ее матриархальной форме.
Несомненно, что у чукчей когда-то существовал род, основанный на материнском праве. В условиях большой изолированности отдельных родов, расселенных на громадных пространствах, межродовые связи стали нарушаться. В первую очередь нарушилась экзогамия из-за невозможности брать жен из других родов, находящихся на больших расстояниях один от другого.
Переход к пастушескому оленеводству вызвал смену матрилокального брака патрилокальным, а как следствие этого - изменение счета родства. Когда это произошло - неизвестно, но причину следует искать, как и у других народов, в значении мужского труда для скотоводческого хозяйства, в стремлении сохранить в общине мужчин для ухода за стадом.
Рост оленьих стад привел к экономической обособленности рода, а в дальнейшем и его подразделений, составлявших группу наиболее близких родственников. Семейная группа, или «околодок», по-видимому, и является такой обособленной единицей, а речные «объединения», упоминаемые В. Богоразом, - остатком еще более крупной ячейки.
Процесс обособления и дробления рода повлек за собой утрату родовой организации - ослабление родовых связей, забвение родовых названий и других характерных признаков рода. Стал нарушаться принцип кровного родства среди совместно живущих. Вместо этого усиливаются территориальные связи. Таким образом, более мелкая родственная община, чем род, заняла в экономической жизни доминирующее место. Она, вероятно, сохранила по традиции и многие характерные черты утраченного рода, как то: кровную месть, общность культовых обрядов и т. д.
Собственность чукчей
Особого рассмотрения требуют материалы, связанные с формами собственности. К сожалению, они крайне отрывочны и порой противоречивы. Как известно, основными средствами производства оленных чукчей являлись земля (пастбищные угодья) и скот (олени). В. Богораз пишет: «. . . стадо является собственностью отца до самой его смерти». Это положение он повторяет неоднократно. С другой стороны, собственность главы семьи на оленей была частично ограничена собственностью других ее членов.
По чукотским обычаям, при рождении ребенка, независимо от пола, ему выделялась важенка, весь приплод которой считался его собственностью, точно так же как и олени, подаренные в разное время главой семьи. Личные олени каждого члена семьи помечались особыми таврами. Сыновья при выделе, дочери при выходе замуж, жена при разводе могли взять с собой своих оленей. После смерти главы семьи большая часть стада обычно переходила к его старшему сыну вместе с древнейшим тавром в стаде.
Относительно собственности на землю известно еще меньше. В. Богораз отрицает даже понятие о возможности владения землей у оленных чукчей. Но факты, приводимые им же, говорят о противоположном. Так, описывая «околодок», т. е. семейную группу, он замечает: «Несколько „околодков" составляют еще более крупную единицу - объединение по такой-то реке. Такие объединения между собою связаны сравнительно слабо. Каждое объединение живет особо, обычно по какой-нибудь реке и ее притокам», и далее: «На каждой реке мы встречаем особый отдел племени, имеющий даже свое собственное название. Каждая отдельная тундра, каждая река является достоянием особой группы чукоч, стойбищ в 40-60, человек в 300».
Из этого сообщения вытекает, что каждая группа чукчей занимала определенную территорию и пользовалась определенными пастбищными угодьями. Присоединиться к стойбищу можно было только с согласия его обитателей. «... ни один оленевод, - пишет В. Богораз, - не может присоединиться к стойбищу, не получив на это согласия его обитателей». Летние пастбища обычно становились достоянием того, кто первый их занимал. В этой связи В. Богораз приводит интересный факт: «...летних пастбищ гораздо меньше, чем зимних, так как все оленеводы стремятся занять пастбища у самого моря и, как ни странно, уступать приходилось наиболее зажиточным оленеводам».
Таким образом, можно с полным основанием говорить об общинной собственности на землю, причем в форме, достаточно примитивной, не предусматривающей закрепления территории за определенными группами. Объяснение этому следует искать в низком уровне экономического развития и наличии больших пастбищных территорий. Уровень развития оленеводческого хозяйства был такой, что он почти исключал острую борьбу за обладание пастбищными территориями. Хотя оленьи стада находились уже в частной собственности, многие пережитки более древних первобытно-общинных норм еще сохранялись.
В источниках XVIII в. нередко подчеркивается обладание большим количеством оленей отдельными лицами как показатель власти. Не оспаривая достоверности приведенных ими фактов, уместно заметить - могли ли Биллингс и Б. Кузнецкий разобраться в характере собственности, т. е. отличить общинную, семейную и личную собственность от частной, принимая во внимание уровень научных знаний того времени. Старейшина мог быть распорядителем общинной или семейной собственности, поскольку он являлся доверенным лицом всего коллектива. В глазах же хотя и тонких наблюдателей, но знакомых на практике только с частной собственностью на скот, он мог представляться как единоличный собственник. Как мы видели, вопросы, связанные с нормами собственности у чукчей, были значительно сложнее даже в XX в.
Приморские чукчи и эскимосы
Материалов для определения уровня развития и формы социальной организации приморских чукчей значительно меньше, а по XVII -XVIII вв. они почти совсем отсутствуют. Поэтому проанализировать социальные отношения этих народностей не представляется возможным. Однако обобщенная сводка материала может дать некоторое представление и по этому вопросу.
Культура населения побережья Чукотского полуострова прослеживается по археологическим находкам с 1 тысячелетия до н. э. Несмотря на такое длительное существование этой культуры, технический прогресс здесь шел крайне медленно, о чем свидетельствует прежде всего сохранение примитивных орудий промысла.
Среди орудий труда при промысле на морского зверя значительная роль принадлежала байдаре. Только при наличии байдары можно было обеспечить охоту на крупных морских животных и таким путем получить достаточное количество мяса, жира и шкур. Значение байдары было настолько велико, что вокруг нее создаются специфические производственные объединения, известные под названием «байдарная артель». Они характерны для всех групп эскимосов и приморских чукчей.
Матриархат приморских чукчей и эскимосов
Весьма вероятно, что организация поселка связана с родовым устройством приморского населения. Следы родовой организации, основанной на материнском праве, прослеживаются, например, в семейно-брачных обычаях, которые в основном были тождественны у обеих групп чукчей. У приморских в конце XIX в. также имел место брак между близкими родственниками, отсутствовала экзогамия, практиковались отработка за жену, приобщение жены к очагу мужа, левират, существовали пережитки группового брака и др. Многоженство встречалось значительно реже.
Многочисленные факты, главным образом из области религиозных верований, указывают на высокое положение женщины в прошлом. Женщина нередко принимала участие в охотничьем промысле: «Когда мало рабочих рук, они (женщины) берутся в качестве гребцов на байдары для промысла, и я даже встречал таких, которые с ружьем и уколом вели все промыслы самостоятельно, начиная с охоты на белого медведя».
Правда, В. Богораз говорит о противоположном. Даже если признать факты, приведенные Н. Каллиниковым, не соответствующими действительности, заслуживает особого внимания одна подробность, записанная В. Богоразом со слов эскимоса: «Напрасно думают, что женщины слабее мужчин в охоте. Домашнее колдовство сильнее, чем те заклинания, которые произносятся в тундре. Тщетно ища, ходит мужчина вокруг; но те, кто сидят у лампы, действительно сильны, им легче подозвать к берегу добычу». Следовательно, по воззрениям населения, от женщины зависела удача на промысле, они, стало быть, принимали в нем участие.
Женские божества приморских чукчей и азиатских эскимосов наделялись особой силой и могуществом. Таковыми являлись: могущественная старуха («моржовая мать»), которая якобы дает людям зверей, «старуха времен первого творения», «женщина расцвета» и др. На многих праздниках ведущая роль принадлежала женщине. Так, на празднике байдары самая старая женщина являлась главной участницей: «Впереди процессии идет старейшая женщина в семье, за ней следует владелец байдары, рулевой, гребцы... Считается очень важным, чтобы идущая впереди женщина была действительно старше всех участвующих». Такое же место занимала женщина и на других праздниках.
Таким образом, немногочисленные материалы по социальной организации приморских чукчей позволяют предполагать, что общественное развитие их в основном шло теми же путями, что и у оленных: ранняя утрата родовой организации и обособление мелкой общины (байдаркой артели). Под влиянием обмена, особенно с середины XIX в., в общине усиливаются частнособственнические тенденции.
Развитие торговых взаимоотношений с русскими и с американцами привело к созданию особой прослойки среди приморских чукчей и азиатских эскимосов, «торговцев-поворотчиков» (кавралыт). Это были посредники между купцами и населением. На обменных операциях «поворотчики» наживались, эксплуатируя население. Процесс имущественной дифференциации был прерван Октябрьской революцией.
За отсутствием материала не останавливаемся на этапах общественного развития азиатских эскимосов. Ранние этнографические источники отождествляют их с приморскими чукчами, поэтому характерные элементы быта азиатских эскимосов остались невыясненными. В основном же общественное устройство их, невидимому, было подобно устройству приморских чукчей, что неоднократно уже отмечалось выше, при анализе социальной организации последних.
Коряки
Чукчам по своему хозяйственному укладу, языку и культуре наиболее близки коряки. В недалеком прошлом общественное устройство обоих народов также имело много общего.
В XIX в. у коряков, как и у чукчей, отсутствовала экзогамия. На основании долго сохранявшегося сорората, т. е. обычая, по которому мужчина имеет супружеские права на сестер живой или умершей жены, Л. Штернберг высказал предположение, что в этом нужно видеть следы некогда существовавшей у коряков турано-ганованской системы родства, а следовательно, и экзогамии. О том же, по его мнению, говорят и брачные обычаи - отработка за жену и брак путем «хватания». Оба эти обычая были описаны при рассмотрении социального строя чукчей.
Кроме того, имеются основания считать, что прежде брачные нормы коряков были иными. Так, например, в преданиях часто встречаются браки между двоюродными братьями и сестрами, браки двух братьев на двух родных или двоюродных сестрах и т. д., т. е. такие браки, которые в конце XIX в. являлись запретными. В этой же связи следует упомянуть сообщение С. Крашенинникова о том, что как оленные, так и оседлые коряки «жен берут наиболее из своего роду, двоюродных сестер, теток и мачих». Свадебный обряд в старину, как и у чукчей, сопровождался, по-видимому, приобщением жены к очагу мужа.
Индивидуальную семью коряков конца XIX в., даже начала XX в., нельзя признать строго моногамной. Развод осуществлялся свободно как с той, так и с другой стороны. Ушедшая от мужа женщина всегда находила защиту у своих родственников, и муж не имел права требовать ее обратно. В случае развода дети мужского пола оставались с отцом, а девочки уходили с матерью. Эти данные позволяют предполагать, что корякам был известен род.
Другим веским доказательством существования в прошлом рода у коряков является обычай кровной мести, распространявшийся исключительно на чужеродцев. За убийство мстили родные и двоюродные братья, племянники, дяди и более отдаленные родственники. «Единокровная группа, состоящая из одной или нескольких семей, была сообща ответственна за убийство, совершенное одним из ее членов, и в силу этого может рассматриваться как одно юридическое лицо».
В области экономических отношений процесс разложения первобытнообщинного строя у коряков в конце XIX и начале XX в. зашел значительно глубже, чем у чукчей. Следы архаической организации более ярко сохранились у оседлых коряков. В. Иохельсон на основании фольклора и пережитков попытался реконструировать их прежнее общественное устройство. «В прежние времена, - пишет он, - селения приморских коряков были не только простыми территориальными группами, но союзами семей, члены которых были связаны общинными правами и обязанности.
Новые поселки основывались обычно людьми, покинувшими первоначальные селения, людьми независимого характера, выделившимися как хорошие воины и искусные охотники. Вместе с этими вождями поселялись люди обычных способностей, чаще всего их родственники по крови или по браку, но иногда также чужеродцы, искавшие покровительства основателя поселка. Таким образом, селение не имело тенденции развиваться в род, члены которого пели свое происхождение от одного общего предка, но представляли собою союз родственных или дружеских семей с одним старшим во главе».
Отсюда видно, что В. Иохельсон отрицает родовое устройство у коряков в прошлом, хотя отмечает, что селения их были объединениями родственников. В конце XIX в. родственный принцип организации поселка уже сменился территориальным.
Старейшина селения, сообщает В. Иохельсон, назывался айым - «сильный» (это слово, вероятно, равнозначно чукотскому эрмэчын). Айым не обязательно был старший по возрасту, но всегда наиболее авторитетный и обладающий большой физической силой человек. Функции его, по-видимому, сводились к руководству хозяйственной жизнью поселка и к подготовке селения к обороне от нападения врага. Руководство же во время военных действий поручалось специальному военачальнику «храброму». Иногда эти обо должности совмещались. Большим влиянием пользовались шаманы, которые, по воззрениям коряков, с помощью духов защищали своих сородичей.
В случае нападений составлялись оборонительные союзы из нескольких селений. В укреплении поселка участвовали все жители. Далее В. Иохельсон указывает, что покровителем селения считался «священный» столб.
До прихода русских селения оседлых коряков были более многочисленны, чем в XIX в. Кроме этнографических данных, это подтверждается и историческими документами. Так, Семен Дежнев и Юрий Селиверстов в устье р. Анадыря нашли поселок, в котором находилось четырнадцать больших жилищ, а «во всякой юрте семей по десяти и болши живут». Вполне возможно, что сведения казачьих отписок несколько преувеличены, но не в такой степени, чтобы исказить историческую действительность.
Путевые дневники С. Крашенинникова - говорят, что для корякских селений п-ова Камчатки типичным являлось соотношение летних и зимних жилищ как 7:1, т. е. на одно зимнее жилище приходилось в среднем семь летних. Учитывая, что летом каждая семья жила отдельно, то в одной полуземлянке обитало не менее 28-30 человек. В иных селениях эта цифра была значительно выше. Примерно такую же численность некоторых корякских поселков приводит и Лессепс. Вряд ли можно сомневаться в том, что до XVIII в. количество жителей одной полуземлянки было менее 30-40 человек.
Пережитки коллективного производства и распределения дают основание предполагать, что обитатели такой большой землянки сообща владели основными средствами производства и совместно вели хозяйство. У приморских коряков, как и у чукчей, большое значение в морском промысле играла байдара. В конце XIX в. байдара, как правило, являлась собственностью нескольких семей и, по наблюдениям В. Иохельсона, только таких семей, члены которых были связаны между собой: узами кровного родства.
Вокруг байдары создавались производственные объединения, напоминающие байдарные артели чукчей и эскимосов. По материалам Н. Билибина, хозяином байдары считался строитель деревянного остова, но в сооружении кожаной покрышки всегда участвовало несколько хозяйств. «Женщины этих хозяйств коллективно сшивали покрышку, в то время как мужчины - тоже совместно - ремонтировали остов». Автор сообщает, что из двадцати спущенных при нем на воду байдар не было ни одной, оборудованной одним хозяйством.
Промысел производился коллективно, участвовали в нем одновременно от 12 до 20 человек, в том числе и женщины. Добыча распределялась поровну между всеми участниками, причем некоторая часть ее выделялась для нетрудоспособных, больных, сирот и т. д. Хозяин байдары получал обычно равную долю со всеми, но иногда и большую.
Пойманный кит, а в некоторых местах и белуха становились достоянием всех жителей поселка.
При ловле морского зверя сетями обычно несколько хозяйств связывали свои сети в один невод. Распределение добычи при таком объединении сетей было различно. Добыча делилась по количеству участников, или, что в начале XX в. было более распространено, шкура и жир доставались тому, в чью часть общей сети зверь попадался, мясом же пользовалось все население поселка. Таким же образом производился дележ рыбы, попавшей в общую сеть. Кроме того, о коллективном распределении продуктов в прошлом свидетельствует также широко практиковавшаяся взаимопомощь между жителями селений в годы голодовок. Первобытнообщинные способы распределения добычи нашли отражение и в фольклоре. В древних преданиях идеальный охотник складывал всю свою добычу на берегу и приглашал жителей селения делить ее между собой.
У оленных коряков к концу XIX в. процесс разложения первобытнообщинного строя зашел значительно дальше, чем у приморского населения и оленных чукчей. Однако и у них наблюдались пережитки более древних отношений. С этой точки зрения заслуживает внимания сообщение К. Дитмара: «Владетели юрты или почетнейшие лица племени избирают из среды себя старейшего, который и заботится о пользах племени, принимает повеления правительства и, смотря по месту кочевия, ездит в Ижигу или Петропавловский порт для внесения податей. Если старшина заговорит, то все умолкают, тихо, с почтением слушают его и тогда только возвышают снова голос, когда он кончит свою речь. Старшина заменяет высшего советника и судью в каждом племени, которых между кочевыми коряками считается 7 или 8. По совету старейшин в опытнейших людей, назначается страна, в которой предполагается кочевать».
Функция старост в конце XIX в. сводилась к сбору ясака, к наблюдению за выполнением каюрной повинности и т. д. Иначе говоря, староста являлся связующим звеном в сношениях с русской администрацией. Значение старост в общественно-экономической жизни самих коряков сводилось почти к нулю. «Летом, когда сообщение с русскими прерывается, функции старост также сводятся на нет, так как в других областях семейной или общественной жизни старосты никакого значения не имеют». Функции же старейшины, по К. Дитмару, не ограничивались только посредничеством с русскими. Старейшина - лицо, имеющее авторитет в коллективе, в хозяйственной жизни он определяет район кочеваний.
Можно лишь предполагать, что фольклорный айым (глава поселка), старейшины отдельных групп оленных коряков, отмеченные К. Дитмаром в середине XIX в., «хранитель старины» паренских коряков начала XX в. являются остатками института родовых старейшин. В архивных документах XVIII в. неоднократно упоминаются имена военных предводителей, но в каких отношениях стояли они к старейшинам - неизвестно.
Патриархальная община коряков-оленеводов складывалась на базе крупнотабунного оленеводства. Еще С. Крашенинников отмечал имущественное неравенство среди оленеводов: «Владельцев до покорения российскому скипетру у них не было, но тот власть некоторую имел, который был оленьми богатее». В то же время никак нельзя согласиться с С. Крашенинниковым, когда он приводит цифровые показатели имущественной дифференциации, говоря, что оленей «у богатых коряк тысяч по десяти, по тридцати и больше, а у тойона Этеля Соплякова сына до 100 000 считают». Трудно допустить, что С. Крашенинников имел точные сведения о численности корякских стад. Насколько подсчеты «на глаз» бывали ошибочны, указывают замечания В. Иохельсона. Им приводится ряд примеров, когда в стадах, числящихся до 15 тыс. оленей, фактически оказывалось не более 3 тыс.
Процесс становления патриархальной общины очень точно был подмечен К. Дитмаром в середине XIX в. «Если многочисленность стад позволяет, то он (владелец полога) вскоре делается владетелем юрты, в которую он соединяет беднейшие из родственных семейств и с ними вместе составляет особую семью, которая кочует уже всегда вместе. Весьма естественно, что отцы, по возможности, окружают себя семействами своих сыновей и дочерей. Владелец юрты есть всегда почтеннейший обитатель. Он решает возникающие в ней небольшие споры и ему предоставлено право совета».
Всё стадо считалось общесемейной собственностью, хотя фактически распоряжался им глава семьи, ему обычно принадлежала большая часть стада. Другие члены семьи также имели в стаде своих оленей. Каждый новорожденный независимо от пола получал в дар одну или несколько важенок, все потомство которых уже являлось его собственностью и отмечалось его личным тавром. Когда ребенок становился взрослым, он мог быть обладателем значительного стада. Собственных оленей имели также и другие члены семьи, например замужние женщины, которые сохраняли права на оленей, полученных ими до брака.
Во главе семьи стоял отец, старший брат или дядя со стороны отца. После смерти главы семьи (отца) стадо делилось поровну между сыновьями. Личные олени замужних женщин после ее смерти наследовались ее детьми. В случае отсутствия последних переходили к родственникам умершей. То же самое происходило и при уходе жены от мужа. На землю (пастбищные угодья) сохранялась общинная собственность. В. Иохель-сон по этому поводу пишет: «Вообще же каждая группа имеет свои места кочевий, хотя границы точно не определены. В пределах этих территорий у отдельных семей или небольших групп семей имеются свои излюбленные места, где они проводят известные времена года». Право собственности на угодья у коряков, как и у чукчей, повидимому, слабо осознавалось - кто первый занимал пастбище, тот и пользовался им: «. . . если пастбище занял один из них, никогда другой не позволит себе никаких претензий», - сообщает Н. Беретти.
Приведенные выше материалы позволяют провести аналогию между кочевой группой коряков и семейной группой чукчей. Объединения коряков, как и чукчей, в прежнее время были более крупными по количеству входящих в них семей. Раньше женатые сыновья и братья редко выделялись из общего хозяйства.
В XIX в. у коряков наблюдался процесс деления кочевой группы на более мелкие экономические единицы, подобно тому как мы это видели у чукчей. Он объяснялся главным образом ростом имущественного неравенства, которое повлекло за собой классовое расслоение. В связи с тенденцией к разукрупнению больших семей особой была роль младшего сына. Он по уходе старших братьев оставался наследником личного имущества отца, дома, байдары (у приморских) и всех семейных «охранителей».
В конце XIX в. стойбище оленных коряков было аналогично стойбищу чукчей. Оно состояло из 3-4 шатров, включающих до 20 человек. Чаще это была семья богатого оленевода с пастухами и их семьями, в большинстве родственниками хозяина стада, или же объединение из нескольких бедных хозяйств.
Ительмены
О самобытной социальной организации ительменов можно говорить лишь до второй половины XVIII в. Участники Второй Камчатской экспедиции, С. Крашенинников и Г. Стеллер, зафиксировали быт ительменов начала XVIII в., затронутый внешними факторами в очень слабой степени.
Селение ительменов этого периода (русское название «острог», «острожек») состояло из одной, реже двух-четырех полуземлянок, которые служили зимними жилищами, и большого количества шалашей (балаганов) - летних жилищ. В работах этих же исследователей имеются точные указания о том, что полуземлянка служила общим жилищем для нескольких родственных семей. Летом же каждая семья переселялась в отдельный шалаш. «При каждой юрте бывают по малой мере столько балаганов, сколько семей в острожке».
О внушительных размерах полуземлянок имеются сведения и более раннего времени: «... и в оном остроге тоюнская юрта весьма велика, глубина 3 сажени, в которой без труда можно уместиться человек 250», - писал в путевом журнале в марте 1728 г. мичман Первой Камчатской экспедиции Петр Чаплин.
Вполне возможно, что эти сведения несколько преувеличены. Археологические раскопки древних мест обитания ительменов дают меньшие размеры полуземлянок. Такое жилище вряд ли могло вместить 250 человек, но жилища с количеством в 100 человек и даже больше, по-видимому, были обычным явлением.
Так, например, Верхне-Еловское селение состояло из двух полуземлянок и 16 шалашей, в которых проживало 77 ясачных душ, Кихчига - из одной полуземлянки и 26 шалашей с населением 42 человека ясачных, Колпаково - из одной полуземлянки и 44 шалашей с 53 ясачными и т. д. Учитывая, что на одного ясачного человека приходилось 3-4 члена его семьи, которые не облагались ясаком (женщины, дети, старики), то количество обитателей одного зимнего жилища составляло от 100 человек и выше. Эти материалы дают и другой критерий для проверки численности населения отдельных селений. Если имелось от 20 до 40 шалашей, то число живущих в них могло быть от 100 до 200 человек, считая семью в среднем из 5 лиц.
Ительменские селения состояли из родственников. Г. Стеллер пишет: «Острог состоит из членов одной семьи, путем браков и деторождении невероятно увеличивающихся», и далее «...во время первой оккупации страны казакам приходилось видеть в одном остроге семейства, насчитывающие от двухсот до трехсот человек». Эти два обстоятельства, т. е. родственный принцип, положенный в основу организации селений, и сравнительно большой численный состав их, позволяют поставить вопрос о расселении ительменов родами.
На существование родовой организации у ительменов указывают и другие факты, как кровная месть и экзогамия. Относительно последнего имеется прямое указание Г. Стеллера и С. Крашенинникова, что ительмены брали жен из других острогов. Подтверждением этого также служит форма брака - отработка за жену, свадебный обряд «хватания невесты», наличие кузенного брака, женитьба на двух сестрах и левират.
За убийство мстили родственники, первоначально требуя выдачи убийцы, если же последний не выдавался, то возникали конфликты. «В случае же отказа в выдаче и заступничестве за убийцу всего острога, чем последний как бы выражал одобрение совершенному убийцею поступку, дело часто доходило до войны между ними, и тогда за обиженных родственников вступался опять-таки весь острог».
Обычное право сурово карало преступников. С. Крашенинников пишет, что воров били, «после чего принуждены были такие люди жить наедине без всякой помощи и без всякого с другими обхождения, как сущие плуты и политическою смертью казненные».
На родовой характер расселения ительменов указывает также сознание общности происхождения живущих по одной реке. Жители каждой (большой) реки, по воззрениям ительменов, вели свое происхождение от одного из детей Кутхи и носили особое название. С. Крашенинников из этого делает правильное заключение: «Чего ради думать можно, что на всякой реке живут сродники, которые происходят от одного прародителя».
Во главе рода стоял старейшина, который избирался из наиболее авторитетных и наиболее старых по возрасту членов рода. Его полномочия ограничивались выполнением уже принятых решений. В работе Г. Стеллера по этому вопросу находим: «и старейшине они повиновались только в таких делах, на которое уже воспоследовало согласие всех», и далее: «и ему предоставлялось лишь право по личному усмотрению донимать словами людей беспокойных и плохо настроенных».
Во время военных столкновений предводительство поручалось специально избираемому для этой цели военачальнику, функции которого ограничивались лишь кругом военных действий.
Имеются некоторые указания, что существовал совет рода, «а в больших делах, как в воровстве, в насильстве чужих жен, общей суд всех в острожке живущих, а особливо стариков, которых они и поныне перед молодыми, хотя б они и нищие были, больше почитают».
Ительменам было известно домашнее рабство, но как и у других народов чукотско-корякской группы, оно не получило широкого развития. Доминирующую роль играло женское рабство: «Только жен да детей берут в холопы».
Правда, С. Крашенинников говорит и о пленных мужчинах, но он также подчеркивает преобладание женского рабства: «Главное намерение браней их состояло в том, чтоб получить пленников, которых они в тяжкие работы употребляли, а особливо женского пола». То же самое отмечает и Г. Стеллер: «Победившая сторона забирала противников в плен, превращая пленных в рабов, женщин и девушек в своих наложниц, всех же попадавшихся им в руки взрослых мужчин они убивали».
Рабами были не только иноплеменники (коряки, айны), захваченные в результате набегов, но и военнопленные ительмены из других родов. Труд рабов использовался лишь в домашнем хозяйстве: «...пленных и рабов заставляли делать всякую черную и домашнюю работу - таскать дрова, кормить собак, изготовлять каменные и костяные топоры, копья и ножи». Наследственное рабство отсутствовало, рабы часто выкупались или отпускались.
В работах С. Крашенинникова и Г. Стеллера приводятся противоречивые данные о характере рода у ительменов. По материалам С. Крашенинникова, для ительменов был типичен патрилокальный брак - жена после свадьбы переходила в род мужа. Ряд других фактов также свидетельствуют о наличии отцовской филиации: наследование по отцовской линии, наречение имен новорожденным («Младенцам имена дают отцы умерших своих сродников»), а также некоторые другие. Кроме того, С. Крашенинников наблюдал, как молодая пара через год после свадьбы приезжала в дом тестя и некоторое время работала у него.
Материалы Г. Стеллера дают совершенно иное представление о характере рода ительменов. «Здесь установилось правило, что мужчине приходится покидать, в случае желания вступить в брак, дом своих родителей, поселиться у отца жены и становиться его работником. Тот, у кого было много дочерей, легко мог создать большой острог с многочисленным населением».
Сообщение Г. Стеллера дало основание некоторым исследователям (А Золотарев) считать род ительменов типично матриархальным. Вряд ли имеются какие-либо основания отбрасывать наблюдения С. Крашенинникова. Они ясно говорят о наличии патрилокального брака, а отсюда можно допустить и преобладание счета родства по отцовской линии. Матрилокальный брак был, вероятно, общераспространенным явлением еще незадолго до посещения Камчатки С. Крашенинниковым, о чем свидетельствуют такие яркие пережитки, как отработка за жену, кратковременное поселение в доме тестя и др. Возможно, что в некоторых местах эта форма брака еще сохраняла свою силу. Основываясь на приведенных данных, можно предполагать, что ительмены в начале XVIII в. находились на переходной ступени от материнского к отцовскому роду.
Материалы первых исследователей Камчатки дают представление об экономических застоях первобытно-общинного строя у ительменов. Рыболовные и охотничьи угодья находились в коллективной собственности всего рода: «На промыслы звериные ходят камчадалы по своим же рекам», и далее: «Всякой острожек ту реку, при которой живет, почитает за владение своего рода». Общинное жилище (полуземлянка) объединяло группу наиболее близких родственников, а в ряде случаев возможно, что и весь род.
Они вели коллективное хозяйство, в котором большую роль играли женщины: «жене предоставлено право всем распоряжаться и хранить все, имеющее какую-либо ценность, муж же являлся ее поваром и работником». Следовательно, каждая такая община составляла экономическую единицу.
Г. Стеллер, описывая селения ительменов, указывает: «И вот в конце концов им приходилось, вследствие своей многочисленности и не нахождения достаточного пропитания на месте, прибегать к разделу. Это производится таким образом: определенное количество лиц выселялось и перемещалось по той же реке, только выше по течению и оставалось там до тех пор, пока не размножалось настолько, что становился необходимым третий раздел. Эти лица постоянно общались друг с другом, заключали между собою отдельные дружественные союзы и помогали друг другу тем, чем у одних было излишком, а у других ощущалась нехватка».
Эти данные могут относиться как к выделению новых родов, так и к разделению рода на отдельные домохозяйства, так как родственные связи между разделившимися часто сохранялись: они помогали друг другу и при межродовых конфликтах выступали сообща.
При описании обряда гостеприимства Г. Стеллером приводятся интересные подробности. Ительмены осенью ездили «в гости» в другие селения, но это путешествие ограничивалось только теми селениями, которые были расположены по берегам данной реки и ее притокам. Общественные связи населения, живущего по одной реке, были отмечены еще в казачьих отписках.
Так, в челобитной служилых людей от 26 сентября 1711 г. сказано: «...вор и заводчик, лучший иноземец Большия реки Каначь, собрався с родами своими Большой реки пяти острогами, а подозвав к себе с иных многих посторонних рек иноземцев». Были ли эти связи внутриродовыми или межродовыми, т. е. союзами родственных родов, решить трудно, имея в виду скудные фактические источники.
Юкагиры
Последней из рассматриваемых нами народностей крайнего северо-востока являются юкагиры. В. Иохельсон в конце XIX в. записал их предания и наблюдал пережитки первобытно-общинного строя в области семейно-брачных обычаев и правовых норм. Кроме того, некоторые сведения по этому вопросу содержатся в исторических документах XVII в. - казачьих отписках, челобитных, донесениях и росписях. Эти материалы только до известной степени позволяют восстановить картину общественного устройства юкагиров до прихода русских и проследить путь их развития в последующие два века.
По данным В. Иохельсона, в юкагирском языке имелось три термина для обозначения слова род: омо (им. пад. омок), кудэйэ и миибэ. Первый термин употребляется не только с именем рода, но почти идентичен с названием «народ». Им также обозначалось и иноплеменное население, например якуты (яхад-омок). Слово омук распространено и среди якутов в том же значении.
По этому поводу В. Приклонский замечает: «этим именем якуты называли и называют всякого инородца не их племени и также якута другого наслега или другого рода». Приведенные сведения дают основание предположить, что термин омо, омок - заимствованный и не отражает понятия рода. В. Иохельсон первоначально признавал его также тюркским: «Якуты по приходе в Якутскую область несомненно этим словом окрестили всех ее прежних обитателей, в том числе и юкагиров. В памяти же последних и русских все это перепуталось и якутским словом чужой стали именовать своих предков сами юкагиры».
Термин миибэ - «обычай», «наружность», «закон» не указывает непосредственно на единокровность и общность происхождения, а лишь на общность людей, связанных обычаем, законом.
Понятие о кровном родстве полностью отражает только термин кудэйэ - «потомство», «происхождение». Этим словом обозначалась группа лиц, ведущих свое происхождение от общего предка («первопредка», «корня дерева»). Таким предком, например, для всех членов заячьего рода считался табукан, т. е. «заяц», «даже для тех, которые не считают себя родственниками».
Несмотря на различное значение этих трех терминов, они являлись синонимами; так, например, юкагирское название заячьего рода чолго-род-омок было равнозначно чолгоро-миибэ («заячий закон», «заячий обычай») или чолгоро-кудэйэ («заячье потомство»). В то же время группа лиц, ведущая свое происхождение от общего предка, именовалась еще по месту обитания; например, люди из того же чолгород-омок назывались чахадэндзи, т. е. «люди с р. Ясачной».
В. Иохельсон именует такую группу чаще всего родом, но отрицает в ней принцип единокровности. По его мнению, это было территориальное объединение, основу его составляло несколько кровнородственных семей, к которым присоединялись другие неединокровные. «Каждый мог жить на всякой реке, где нравилось и таким образом присоединялся к одному или другому роду. Эти чужеродцы, однако, не всегда были юкагиры. В современных родах юкагиров мы, таким образом, находим потомков других юкагирских родов, так же как потомков коряков, чуванцев и тунгусов». 4 Поэтому в работах В. Иохельсона наряду с термином «род» можно встретить и другие, как то: «семья-род», «семейный род», «большая семья», «составная семья» и др.
По преданиям, во главе такого «рода» стояли четыре лица: старейшина, шаман, богатырь (воин) и первый охотник.
Старейшина - лигэйэ шоромох - не был выборным лицом. Его обязанности передавались наиболее старшему по возрасту или наиболее авторитетному мужчине из стариков, но всегда единокровному члену, и никогда это звание не переходило к адоптированным лицам. Старейшина являлся распорядителем хозяйственной жизни «рода»: он распределял людей по промыслам, выбирал места стоянок и поселений для отдельных семей. При решении важных вопросов созывал совет стариков. Решения совета являлись обязательными для всех членов «рода». Во время военных действий он возглавлял походы. Кроме того, старейшина являлся хранителем общинных обычаев: приносил жертвы духам предков и следил за выполнением норм обычного нрава.
Шаман - алма - также всегда был из единокровных членов «рода». Его роль сводилась к защите сородичей от злых духов. Он предсказывал результаты промысла, войны и других важных событий в общественной жизни. По воззрениям юкагиров, роль защитника шаман выполнял и после своей смерти, поэтому череп умершего шамана привязывался к деревянному туловищу и служил особым объектом поклонения. Мясо его высушивалось и разделялось между единокровными членами «рода» в качестве талисманов.
Об общественной значимости шаманов имеются сведения и в исторических документах. Так, в 1651 г. в качестве аманата от зашиверских юкагиров был взят «лучший мужик» шаман Чанжу. Именем шамана Леуты называлась ясачная единица алазейских юкагиров. Имена шаманов, «лучших мужиков», встречаются и во многих других документах.
Сильный человек, богатырь - тенбэйэ шоромох - являлся защитником «рода» от нападения врагов. Он должен был обладать большой физической силой и ловкостью. Для богатыря принцип единокровности не играл роли. Если звание старейшины и шамана переходило по женской линии (к единокровным членам группы), то богатырем часто являлся зять, по материнскому праву перешедший в дом жены. Тогда все члены «рода» называли его «наш зять».
Первый охотник - хангичэ, т. е. «преследователь». Его обязанностью было обеспечение сородичей мясом и шкурами животных. Главные качества, которые требовались от хангичэ, - выносливость и быстрота в беге. Но он являлся только хорошим охотником-исполнителем, а не организатором охоты. Роль организатора принадлежала старейшине. Порядок охоты был следующий: впереди шел старейшина, за ним первый охотник, затем следовали простые охотники. Когда были обнаружены следы зверя, старейшина разрешал первому охотнику идти вперед, и инициатива в охоте уже переходила в его руки. Охотничья добыча приносилась в стойбище и поступала в распоряжение замужних женщин для дележа. В индивидуальное пользование охотников доставались лишь головы убитых животных. Функции богатыря и первого охотника часто совмещались. Отсюда можно сделать вывод, что должность первого охотника не передавалась по материнской линии.
Кроме «рода», большую роль в общественной жизни древних юкагиров, по преданиям, играли речные объединения. Обычно жители какой-либо реки были или считались родственниками. Связывающим их всех звеном являлись собрания-игрища - лододжал. Места для таких собраний назывались шахадзибэ (в буквальном переводе «место для собраний и игр»). Наиболее четко память о них сохранилась у жителей р. Колымы. Весной разрозненные кочующие группы Колымского бассейна съезжались в определенные места и посвящали время играм, пляскам, соревнованиям. Юноши свободно посещали девушек, шаманы камлали, охотники рассказывали о промыслах и т. д. В то же время между отдельными группами заключались союзы о взаимной помощи и защите от врагов. Собрания (игрища) оканчивались летом, и юкагиры разъезжались домой уже на плотах.
По преданиям, древним юкагирам было известно рабство. Рабами становились военнопленные. Их труд использовался только в домашнем хозяйстве, в охотничьем промысле они не могли принимать участия.
Так описывает по фольклорным данным общественное устройство древних юкагиров В. Иохельсон.
Исторические документы, к сожалению, мало дают дополнительных материалов для характеристики социальной организации юкагиров, хотя в них, начиная с середины XVII в., очень часто встречается термин «род», приводятся наименования отдельных родов и имена «князцов». При знакомстве с казачьими донесениями, отписками и росписями обращает на себя внимание довольно произвольное употребление термина «род». Например, в отписках Константина Дуная и Фомы Кондратьева от 1648 и 1650 гг. упоминаются юкагирские князцы шеромборского рода - Пелева, Носека и др., в документе же 1644 г. фигурирует род князца Пелевы.
По-видимому, этот термин служил для обозначения различных, но своему характеру объединений юкагиров. С одной стороны, родом, особенно в ранних документах, назывались целые локальные подразделения юкагиров, как чуванцы («чуванский род») или ходынцы («юкагири ходынского роду»). Также более крупными единицами, чем родовая община, являлись шеромборский и янгенский (яндинский) роды на р. Индигирке. Об этом свидетельствует большой численный состав обоих родов и наличие нескольких возглавляющих лиц. Относительно шеромборского рода известно, что в конце 40-х годов XVII в. в нем было одновременно три князца: Пелева, Носека и Пороз, а в документе 1644 г. читаем, что у одного только князца Пелева было «роду ево з двести человек», то же самое можно отметить относительно янгенского и ряда других родов.
С другой стороны, в 60-70-х годах XVII в. родами именовались зарегистрированные в книгах ясачные платежные единицы. Так, в документе 1671 г. «Роспись алазейским ясачным юкагирам» пятидесятник Яков Никитин приводит список ясачных юкагиров, приписанных к ала-зейскому зимовью. Он сообщает: «Калвина роду сын Калвин Левойко, а в том Калвине роду платежных людей старых и молодых 24 человека. . . Манзитина роду племянник Мугундучей с родом и с улусными людьми, а в том роду 40 без одново человека. . . род Ничи Шаманова брат ево Кчегондий з братьями и с родом и с улусными людьми, а в том роду 42 человека. . . род Леуты шамана, сын ево Конда, а в том роду шаманове 4 мужыка. . . род Тантапонии, Тантапонины дети Епта да Чемой с родом и с улусными людьми. . . род Лямземин, дети ево Кинегой да Кынтыгий с улусными людьми. . . род князца Онгаты Падитин брат. . . Мымыков сын Непко. . . Чебука с родом. . . в том Чебукине роду 10 человек; Ойсиково роду, что выше сего писано, Политика сына 6 человек».
В росписи приводится количество ясачного мужского населения. Исходя из примерного соотношения ясачного и неясачного населения как 1: 3, т. е. считая, что на каждого ясачного человека приходилось 3 члена его семьи, можно установить приблизительную численность платежных единиц алазейских юкагиров. Так, в Калвине роде будет 24x4=96 человек; в Манзитином - 29x4=116 человек и т. д. Наибольшая платежная единица включала 128 человек, наименьшая - 16. Ясно, что даже по количеству населения многие из этих платежных единиц не могли быть самостоятельными родами.
Кроме того, вопрос осложняется включением в их состав так называемых улусных людей. Название «улусные люди» встречается во многих документах, относящихся ко второй половине XVII в., и, конечно, не является случайным. Количество улусных людей в каждой платежной единице, судя по некоторым документам, было значительным. Так, в челобитной колымских юкагиров 1657-1658 гг. на трех представителей князцов Каляминых приходилось семь фамилий улусных.
В. Огородников, пытаясь подкрепить положение В. Иохельсона об отсутствии единокровности в юкагирском роде, считал улусных люден территориальным элементом рода, т. е. чужеродцами. Нам кажется, что заключение В. Огородникова нуждается в некоторых коррективах. Улусные люди вряд ли входили в состав данного рода, а под такими выражениями в исторических документах, как «с родом и с улусными людьми», следует вероятно понимать жителей определенной территории, определенного поселка независимо от родовой принадлежности. Указание на это содержится, например, в челобитной алазейских юкагиров 1678-1679 гг.: «...бьют челом холопи твои алазейские ясачные юкагири лутчие люди и улусные розных родов».
Не исключена возможность, что в разряд улусных людей могли попасть и мужья женщин, при материнской филиации принадлежащие к другим родам. Все вышеизложенные факты заставляют предполагать, что платежные единицы не составляли кровнородственных родов.
Остается проанализировать последний источник, а именно материалы о пережитках в области экономических взаимоотношений и правовых норм.
В конце XIX в. хозяйственной единицей юкагиров являлась большая семья или несколько семей, совместно кочующих (мидочэ). Количественно мидочэ были очень невелики, члены такой группы обычно были связаны родством. Экономической базой для их объединения являлся совместный промысел. Интересно было распределение добычи внутри такой группы: «Все, что добывается охотой или рыбной ловлей, - пишет В. Иохельсон,- доставляется охотниками и рыболовами женщине наиболее старой, которая заботится о разделе». Коллективное распределение добычи распространялось только на продукты питания. По сообщению того же исследователя, охотники убивали оленей не только для себя или своей семьи, но и для целой группы лиц, сопровождающих их в течение сезона охоты. «Разве я могу быть спокойным, когда мое население не имеет пищи?», - говорили В. Иохельсону юкагиры.
В отношении раздела продуктов рыболовства подобный принцип распределения добычи в конце XIX в. в значительной степени уже был нарушен. В: Иохельсон, по-видимому, справедливо усматривает в этом влияние товарно-денежных отношений - конский волос и нитки, из которых изготовлялись сети, в конце XIX в. поступали к юкагирам от якутов и русских торговцев. 2 Что касается правил распределения добычи пушного промысла, то они были совершенно иными. Шкуры убитых животных поступали в собственность охотнику, и тот мог распоряжаться ими по собственному усмотрению «без разрешения старшего мужчины», как указывает В. Иохельсон.
Сведения о коллективной охоте и распределении у юкагиров имеются и в работах более ранних наблюдателей. В начале XX в. Ф. Матюшкин красочно описал коллективную охоту на оленьих плавях.
По его свидетельству, «случайно пойманный или убитый олень делится поровну между членами целого рода и съедается». Он же наблюдал правила распределения добытых оленей. Согласно этим правилам, лишь убитые олени составляли общую собственность, а раненые, которые доплывали до берега и здесь становились добычей охотника, поступали в его индивидуальное распоряжение. Интересно замечание Ф. Матюшкина о злоупотреблениях этим обычаем. Охотники часто намеренно только ранили больших оленей, чтобы получить их в свою собственность. Эта тенденция осуждалась древними традициями, и такие охотники слыли «худыми людьми». Так новые формы индивидуального распределения становились в противоречие со старыми общинными.
Фольклор юкагиров также насыщен описаниями коллективного распределения добычи. По преданиям, добытый зверь распределялся замужними женщинами между всеми жителями поселка.
Коллективное производство и распределение предполагало общественную собственность на средства производства. По В. Иохельсону, в конце XIX в. у юкагиров различались два вида собственности - личная и общественная. В личной собственности находилась одежда и другие предметы личного потребления, кроме того, у мужчин - охотничье снаряжение, а у женщин - предметы шитья и рукоделия. Эти вещи выделившиеся члены семьи могли брать с собой. Личное имущество после смерти отца обычно переходило к младшему сыну, так как последний после женитьбы редко покидал дом родителей, а после смерти матери - к младшем дочери.
Общесемейную собственность составляли лодки, рыболовные снасти, жилище и пищевые запасы. Последние находились в распоряжении старейшей женщины в доме. В случае смерти главы семьи мать обычно становилась распорядительницей всего семейного имущества, а после смерти обоих родителей эта роль передавалась наиболее старшему члену семьи. Лишь у тундренных юкагиров особо выделялось право собственности на оленьи стада, которые после смерти главы семьи поступали под контроль старшего сына.
О праве собственности на землю, т. е. на пастбищные и промысловые угодья, у юкагиров в конце XIX в. трудно говорить, так как это право в значительной степени регламентировалось царской администрацией.
В. Иохельсон вообще отрицает наличие у юкагиров какой-либо формы собственности на землю, основываясь на сообщениях самих юкагиров.
Он пишет: «Право собственности древних юкагиров не простиралось на территорию», или: «. . .юкагиры утверждают, например, что их постоянные войны с тунгусами не велись за обладание охотничьими угодьями». Это положение не только не обосновано теоретически, но даже противоречит фактам. Известны исторические сведения, например жалобы якутов, что юкагиры отняли у них охотничьи угодья. 4 Несомненно, у древних юкагиров на землю существовала общественная собственность. Неясным остается лишь вопрос, какие конкретно коллективы владели земельными угодьями.
Таким образом, мы рассмотрели все известные источники - лингвистические, фольклорные, этнографические и исторические, - содержащие фактический материал по социальной организации юкагиров. Все приведенные материалы подтверждают наличие у юкагиров рода, хотя под ним, по-видимому, часто понимались разные по своему характеру общественные категории.
В. Иохельсон в вопросе о составе юкагирского рода особо подчеркивает отсутствие в нем единокровности. Несомненно, что среди юкагиров адоптация была распространена очень широко. Такое свободное приобщение чужеродцев являлось типичным для всех народов крайнего северо-востока Сибири. Но, с другой стороны, В. Иохельсон не понял специфики родовой организации. Он причислил к чужеродным элементам мужчин, которые по обычаю после брака переходили в дом тестя и приобщались к его хозяйству. Это как раз и характерно для родовой организации.
В силу экзогамии женатые мужчины при материнском роде всегда являлись представителями другого или других родов, а их потомство оставалось в роде жены. Как правило при родовом устройстве коллектив людей, совместно живущих, никогда не составлял единокровной группы, и юкагиры не являлись исключением из общего правила. Следовательно, отсутствие единокровности между всеми членами группы еще не дает права говорить об отсутствии кровнородственного рода.
Наиболее характерным признаком рода является экзогамия, но, к сожалению, материалы по этому вопросу крайне скудны. Исследователи не застали у юкагиров экзогамии, но целый ряд пережитков указывает на существование экзогамных норм в прошлом. На основании анализа системы родства Л. Штернберг убедительно показал, что в прошлом для юкагиров была характерна экзогамия. Об этом же говорит и обычай избегания, т. е. запрещение ряду родственников разговаривать друг с другом. Нормы избегания, по заключению Л. Штернберга, являются типично экзогамными.
Для юкагиров (охотников-рыболовов) в конце XIX в. наиболее типичным являлся брак путем отработки за жену, как у чукчей, коряков и ительменов, с тем лишь отличием, что жених после отработки обычно поселялся в доме тестя. Дети считались принадлежащими семье зятя, даже если он и жил в доме тестя. Но в то же время рождение первого ребенка делало зятя более независимым и давало ему право при желании докинуть дом тестя. В этот период юкагирская семья (охотников и рыболовов), как правило, состояла из брачной пары, ее замужних дочерей с их мужьями и неженатых сыновей. Правда, в нее часто входили и другие кровные родственники. Для тундренных юкагиров (оленеводов) более типичным являлось поселение жены в доме мужа.
По рассказам юкагиров, в старину существовал обычай причислять первого сына и первую дочь к роду матери, остальных к роду отца. Это указывает на то, что прежде счет родства велся по женской линии.
Таким образом, целый ряд пережиточных явлений бесспорно говорит о существовании в прошлом у юкагиров развитого материнского рода. К ним относится: сознание общности происхождения группы лиц от общего предка, экзогамия, матрилокальность поселений, которая сохранялась до XX в. и несомненно была типичной для древних юкагиров, - достаточно вспомнить фигуры богатыря и первого охотника (см. выше); счет родства по женской линии, отсутствие выкупа за невесту и высокое положение женщины в семье.
Условия существования юкагиров в приполярной зоне несомненно наложили свой отпечаток на характер их родовой организации. Специфика охотничье-рыболовного хозяйства, при кочевом образе жизни в огромных пространствах тайги и тундры, регламентировала состав общин. Обычно это были количественно небольшие группы, но экономически самостоятельные. Поэтому можно предполагать, что в качестве хозяйственной единицы, по крайней мере во второй половине XVII в., выступает не род в целом, а лишь наиболее экономически тесно связанная группа родственников, т. е. более мелкая община.
Члены такой общины совместно кочевали и вели общее хозяйство. Орудия производства, изготовление которых требовало наибольшей затраты труда, являлись собственностью всей общины, в ее распоряжение поступала также вся добыча промысла. С этой точки зрения становится понятным происхождение общесемейной собственности у юкагиров, поскольку большие семьи конца XIX в. являются, по-видимому, осколками таких общин. Упомянутые выше платежные единицы ясачных юкагиров второй половины XVII в., возможно, представляли собой также подобные общины.
Община являлась органической частью рода. Подтверждением этого служит сообщение В. Иохельсона о том, что в древности несколько поселков составляли единокровную группу, как, например, на р. Ясачной. Здесь под поселком следует понимать мелкую общину, так как известно, что каждый поселок кочевал самостоятельно. Отдельные общины, составляющие род, обитали и кочевали но одной реке, территория которой являлась собственностью целого рода или нескольких родственных родов. Как свидетельствуют предания, конфликты из-за нарушения районов кочеваний возникали только между жителями разных рек. О том же имеются указания и в этнографических материалах.
Речные объединения юкагиров несомненно имели связь с родоплеменной организацией. Материалы не позволяют ответить на вопрос, какое звено занимали они в системе этой организации, но ясно, что они составляли более крупную единицу, чем род. В речное объединение входили жители всего бассейна крупных речных магистралей. Функции речных объединений носили общественный и религиозный характер. Выражением общественной солидарности являлись ежегодные собрания. Здесь создавались союзы между отдельными родами в их борьбе против иноплеменников, проверялась подготовка воинов (военные игры), устраивались жертвоприношения и т. д.
В исторических документах не содержится прямых свидетельств о существовании речных объединений. Выше уже указывалось, что многие из известных по казачьим отпискам роды, например шеромборский, янгенский, не идентичны понятию рода как категории первобытно-общинного строя. В порядке предположения можно допустить, что в действительности они являлись речными объединениями. Подобные роды часто именовались по названию рек.
По этнографическим материалам неизвестно, кто стоял во главе речных объединений, но исторические документы выделяют из всех «лучших людей» - князцов, лучших князцов, таковым, например, на р. Ала-зее в 40-х годах XVII в. был Манзура.
В заключение следует еще раз подчеркнуть, что приведенные материалы не дают точного представления о самобытном общественном устройстве юкагиров, поэтому многие положения, выдвинутые в данном очерке, высказаны лишь в порядке предположений. На одном из этих предположений хотелось бы остановиться подробнее.
При изучении юкагирского рода вскрывается его специфическая особенность. Род юкагиров в XVII в. в большей степени являлся общественной, чем экономической единицей. Он объединял экономически самостоятельные и обособленные группы родственников. Поэтому по данному вопросу нельзя согласиться с мнением П. Борисковского, который считает, что «основной производственной единицей является род, группа людей, объединенных общим происхождением, общей территорией и общим культом, а внутри ее - группа семей, ведущих коммунистическое домашнее хозяйство». 1 Основной производственной (экономической) единицей у юкагиров являлась именно группа семей, т. е. мелкая община, ведущая коммунистическое хозяйство.
Экономическая самостоятельность и разобщенность отдельных общин, входящих в род, содействовали ослаблению родовых связей. Особенно сильно это сказалось с середины XVII в., когда был нарушен естественный процесс развития юкагирского общества. Политика царизма, трудные экономические условия, распространение эпидемий и др. привели к резкому сокращению численности юкагиров. Оставшиеся мелкие изолированные группы, рассеянные на большом пространстве, естественно утеряли экзогамию, утеряли родовые связи, а следовательно, утеряли и род. Они превратились в территориальные группы. Но этот процесс не явился результатом развития внутренних противоречий внутри рода, а был вызван внешними факторами. И поскольку он не был следствием качественного изменения производительных сил, то повлек за собой лишь механический распад родовой организации.
Впоследствии мелкие изолированные территориальные группы юкагиров были искусственно объединены царскими властями в несколько «родов» для удобства взимания ясака, но они уже не имели ничего общего.
В. В. Антропова "Вопросы военной организации и военного дела у народов крайнего северо-востока Сибири"
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ИРКУТСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
КАФЕДРА АРХЕОЛОГИИ, ЭТНОЛОГИИ И ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО МИРА
Реферат по этнологии
Традиционная культура чукчей
Иркутск, 2007
Введение
Прародина и расселение чукчей
Основные занятия
Общественный строй
Быт чукчей
Верования и обряды
Заключение
Введение
Чукчи, (самоназвание, "настоящие люди"). Численность в Российской Федерации 15,1 тыс. человек, коренное население Чукотского авт. округа (11,9 тыс. человек). Живут также на севере Корякского авт. округа (1,5 тыс. человек) и в Нижне-Колымском р-не Якутии (1,3 тыс. человек), говорят на чукотском языке.
Первые упоминания о чукчах, в русских документах - с 40-х гг.17 в., подразделяют их на "оленных" и "пеших". Оленеводы кочевали в тундре и на побережье Ледовитого океана между Алазеей и Колымой, у мыса Шелагский и далее к востоку до Берингова пролива. Поселения "пеших" чукчей, оседлых морских охотников, располагались вместе с эскимосскими между мысом Дежнева и заливом Креста и далее на юг в низовьях Анадыря и реки Канчалан. Численность чукчей в кон.17 в. составляла около 8-9 тыс. чел.
Контакты с русскими первоначально сохранились в основном на нижней Колыме. Попытки обложить нижнеколымских чукчей ясаком, военные походы против них в середине 17 века не принесли результатов. Из-за военных конфликтов и эпидемии оспы численность нижнеколымских чукчей резко сократилась, оставшиеся откочевали на восток. После присоединения к России Камчатки население Анадырского острога, основанного в 1649, стало расти, что
С конца 18 века активизировались торговые контакты Чукчей с русскими. Согласно "Уставу об управлении инородцев" 1822 года, чукчи не несли повинностей, ясак вносили добровольно, получая за это подарки. Установившиеся мирные отношения с русскими, коряками и юкагирами, развитие пастушеского оленеводства, способствовали дальнейшему расширению территории чукчей на запад. К 1830-м годам, они проникли на р. Большая Бараниха, к 1850-м - на нижнюю Колыму, к середине 1860-х - в междуречье Колымы и Индигирки; на юг - территорию коряков, между Пенжиной и бухтой Корфа, где были частично ассимилированы коряками. На востоке усилилась ассимиляция чукчами - эскимосов. В 1850-х гг. в торговлю с приморскими чукчами включились американские китобои. Расширение территории обитания чукчей, сопровождалось окончательным выделением территориальных групп: колымской, анюйской, или малоанюйской, чаун-ской, омолонской, амгуэмской, или амгуэмо-вонкаремской, колючино-мечигменской, онмыленской (внутренние чукчи), туманской, или вилюнейской, олюторской, берингоморской (морские чукчи) и других. В 1897 численность чукчей составляла 11751 человек. С конца 19 века, вследствие истребления морского зверя, численность береговых чукчей резко упала, к 1926 она составила 30% всех чукчей. Современные потомки береговых чукчей живут в посёлке Сиреньки, Ново Чаплино, Провидение, Нунлигран, Энмелен, Янракыннот, Инчоун, Лорино, Лаврентия, Нешкан, Уэлен, Энурмино на восточное побережье Чукотки.
В 1930 был образован Чукотский национальный округ (с 1977 - авт. округ). Для этнического развития чукчей в 20 веке, особенно в период укрупнения колхозов и образования совхозов со 2-й половины 50-х гг., характерны консолидация и преодоление обособленности отдельных групп
Прародина и расселение чукчей
Чукчи подразделялись на оленных - тундровых кочевых оленеводов (самоназвание чаучу - "оленный человек") и приморских - оседлых охотников на морского зверя (самоназвание анкалын - "береговой"), живущих совместно с эскимосами. Эти группы были связаны родственными отношениями и натуральным обменом. Распространены самоназвание по месту жительства или кочевок: увелельыт - "уэленцы", "чаальыт" - "Чукчи, кочующие по р. Чаун". Эти самоназвания сохраняются, даже у жителей современных укрупнённых посёлков. Названия более мелких групп внутри поселений: тапкаральыт - "живущие на косе", гынонральыт - "живущие в центре" и т.п. Среди западных Чукчей распространено самоназвание чугчит (вероятно, от чаучу).
Первоначально прародиной Чукчей считалось побережье Охотского моря, откуда они продвинулись на север, ассимилируя часть юкагиров и эскимосов. Согласно, современными исследованиям, предки Чукчей и родственных им коряков обитали во внутренних р-нах Чукотки.
Занимая область обитания эскимосов, Чукчи частично ассимилировали их и заимствовали многие черты их культуры (жировые лампы, пологи, конструкцию и форму бубнов, промысловые обряды и праздники, пляски-пантомимы и др.). Длительное взаимодействие с эскимосами отразилось также на язык и мировоззрение коренных Чукчей. В результате контактов сухопутной и морской охотничьей культуры у Чукчей произошло экономическое разделение труда. В этногенезе Чукчей также приняли участие юкагирские элементы. Контакты с юкагирами, стали относительно, стабильными на рубеже 13-14 вв., когда юкагиры под влиянием эвенов продвинулись на восток, в бассейн реки Анадырь. Оленеводство сложилось у тундровых Чукчей, по-видимому, под влиянием коряков незадолго до появления русских.
Основные занятия
Основные занятия тундровых чукчей - кочевое оленеводство, имевшее ярко выраженный мясо-шкурный характер. Использовали также ездовых оленей в упряжке. Стада, отличались сравнительно, крупными размерами, олени были слабо приучены, выпасались без помощи собак. Зимой стада держали в укрытых от ветра местах, перекочевывая по несколько раз за зиму, летом мужчины уходили со стадом в тундру, женщины, старики и дети жили в стойбищах по берегам рек или моря. Оленей не доили, иногда пастухи высасывали молоко. Для приманивания оленя пользовались мочой. Кастрировались олени путем перекусывания семенных каналов.
Основные занятия береговых чукчей - охота на морского зверя: зимой и весной - на нерпу и тюленя, летом и осенью - на моржа и кита. На тюленей охотились в одиночку, подползая к ним, маскировались и подражали движениям животного. На моржа охотились группами, по несколько байдар. Традиционное охотничье оружие - гарпун с поплавком, копье, ременная сеть, со 2-й пол. 19 в. распространилось огнестрельное оружие, методы охоты упростились. Иногда стреляли тюленей на большой скорости с нарт.
Рыболовство кроме бассейнов Анадыря, Колымы и Сауна было слабо развито. Промыслом рыбы занимались мужчины. Рыбу ловили сачком, удой, сетями. Летом - с байдар, зимой - в проруби. Лосося заготавливали впрок.
До появления огнестрельного оружия охотились на дикого оленя и горного барана, которые впоследствии были почти полностью истреблены. Под влиянием торговли с русскими распространился пушной промысел. До настоящего времени сохранилась охота на птиц с помощью "бола" - метательные орудия из несколько веревок с грузами, которые опутывали летящую птицу. Раньше при охоте на птиц пользовались также дротиками с метательной дощечкой, петлями-ловушками; гаг били в воде палками. Женщины и дети занимались также сбором съедобных растений. Для выкапывания корней пользовались орудием с наконечником из рога, позднее - железа.
Традиционные ремесла - выделка меха, плетение сумок из волокон кипрея и дикой ржи у женщин, обработка кости у мужчин. Развиты художественная резьба, и гравировка по кости и моржовому клыку, аппликация из меха и тюленьей кожи, вышивка оленьим волосом. Для чукотского орнамента характерен мелкий геометрический узор. В 19 веке на восточном побережье возникли кустарные объединения по производству резных предметов из моржовой кости на продажу. В 20 в. развилась сюжетная гравировка по кости и моржовому клыку (работы Вуквола, Вуквутагина, Гемауге, Хальмо, Ичеля, Еттуги и др.). Центром костерезного искусства стала мастерская в селении Уэлен (создана в 1931).
Во 2-й пол. 19 в. многие чукчи стали наниматься на китобойные шхуны и золотые прииски.
Общественный строй
Для общественного строя чукчей, к началу контактов с русскими, было характерно перерастание патриархальной общины в соседскую, развитие имуществ, дифференциации. Олени, собаки, жилища и байдары были в частной собственности, пастбища и промысловые угодья - в общинной. Основной социальной единицей тундровых Ч. было стойбище из 3-4 родственных семей; у бедняков стойбища могли объединять семьи, не связанные родством, в стойбищах крупных оленеводов жили их работники с семьями. Группы по 15-20 стойбищ были связаны взаимопомощью. Приморские Ч. объединялись по несколько семей в байдарную общину, возглавлявшуюся хозяином байдары. У оленных Ч. существовали патрилинейные родственные группы (варат), связанные общими обычаями (кровная месть, передача ритуального огня, общие знаки на лице во время жертвоприношений и др.). До 18 в. было известно патриархальное рабство. Семья в прошлом большая патриархальная, к кон. 19 в. - малая патрилокальная. По традиционному свадебному обряду, невеста в сопровождении родственников приезжала на своих оленях к жениху. У яранги забивали оленя и его кровью невесте, жениху и их родственникам наносили на лицо родовые знаки жениха. Имя ребенку давали обычно через 2-3 недели после рождения. Существовали элементы группового брака ("переменный брак"), отработки за невесту, у богатых - многоженство. Много проблем у оленных Ч. возникало с диспропорцией в половой структуре (женщин было меньше, чем мужчин).
Быт чукчей
Основное жилище чукчей - разборный цилиндроконический шатер-яранга из оленьих шкур у тундровых, и моржовых - у приморских. Свод опирался на три шеста в центре. Внутри яранга разгораживалась пологами в виде больших глухих меховых мешков, растянутых на шестах, освещалась и отапливалась каменной, глиняной или деревянной жировой лампой, на которой также готовили пищу. Сидели на шкурах, древесных корнях или оленьих рогах. В ярангах содержались также собаки. Яранга приморских чукчей отличалась от жилища оленеводов отсутствием дымового отверстия. До конца 19 века у приморских чукчей сохранялась полуземлянка, заимствованная у эскимосов (валкаран - "дом из челюстей кита") - на каркасе из китовых костей, покрытых дёрном и землей. Летом в неё входили через отверстие в кровле, зимой - чрез длинный коридор. Стойбища кочевых чукчей состояли из 2-10 яранг, были вытянуты с востока на запад, первой с запада ставилась яранга главы общины. Поселения приморских чукчей насчитывали до 20 и более яранг, беспорядочно разбросанных.
Численность -15184 человека. Язык - чукотско-камчатская семья языков. Расселение - Республика Саха (Якутия), Чукотский и Корякский автономные округа.
Название народа, принятое в административных документах XIX - XX вв., происходит от самоназвания тундровых чукчей научу, чавча-выт - «богатый оленями». Береговые чукчи называли себя анк"алъыт - «морской народ» или рам"аглыт - «прибрежные жители».
Выделяя себя из числа других племен, употребляют самоназвание лыо"равэтлян - «настоящие люди». (В конце 1920-х гг. название луораветланы бытовало в качестве официального.) В чукотском языке различают восточный, или уэленский (легший в основу литературного языка), западный (певекский), энмыленский, нунлингранский и хатырский диалекты. Письменность с 1931 г. существует на латинской, а с 1936 г. - на русской графической основе. Чукчи - древнейшие обитатели континентальных областей крайнего северо-востока Сибири, носители внутриматериковой культуры охотников на диких оленей и рыбаков. Неолитические находки на рр. Экытикывээм и Энмывээм и оз. Эльгытг относятся ко второму тысячелетию до н.э. К первому тысячелетию н.э., имея прирученных оленей и частично перейдя к оседлому образу жизни на морском побережье, чукчи устанавливают контакты с эскимосами.
Переход к оседлости наиболее интенсивно происходил в XIV - XVI вв. после проникновения в долины Колымы и Анадыря юкагиров, захвативших места сезонной охоты на диких оленей. Эскимосское население побережий Тихого и Ледовитого океанов континентальные охотники-чукчи частично вытеснили в другие прибрежные районы, частично ассимилировали. В XIV - XV вв. в результате проникновения юкагиров в долину Анадыря произошло территориальное отделение чукчей от коряков, связанных с последними общностью происхождения. По роду занятий чукчи подразделялись на «оленных» (кочевых, но продолжающих охотиться), «сидячих» (оседлых, имеющих небольшое количество прирученных оленей, охотников на диких оленей и морских животных) и «пеших» (оседлых охотников на морского зверя и диких оленей, не имеющих оленей). К XIX в. сформировались основные территориальные группы. Среди оленных (тундровых) - индигирско-алазеиская, западноколымская и др.; среди морских (береговых) - группы Тихоокеанского, Берингоморского побережий и побережья Ледовитого океана. Издавна сложилось два типа хозяйства. Основу одного составляло оленеводство, другого - морской зверобойный промысел. Рыболовство, охота и собирательство носили вспомогательный характер. Крупнотабунное пастушеское оленеводство развилось лишь к концу XVIII в. В XIX в. стадо насчитывало, как правило, от 3 - 5 до 10 - 12 тыс. голов. Оленеводство тундровой группы имело в основном мясное и транспортное направление. Оленей выпасали без пастушеской собаки, в летнее время - на побережье океана или в горах, а с наступлением осени продвигались в глубь материка к границам леса на зимние пастбища, где по мере надобности совершали перекочевки на 5 - 10 км.
Стойбище
Во второй половине XIX в. хозяйство абсолютного большинства чукчей сохраняло в основном натуральный характер. К концу XIX в. увеличился спрос на продукты оленеводства, особенно у оседлых чукчей и азиатских эскимосов. Расширение торговли с русскими и иностранцами со второй половины XIX в. постепенно разрушало натуральное оленеводческое хозяйство. С конца XIX - начала XX в. в чукотском оленеводстве отмечается имущественное расслоение: обедневшие оленеводы становятся батраками, у богатых владельцев растет поголовье, обзаводится оленями и зажиточная часть оседлых чукчей и эскимосов. Береговые (оседлые) традиционно занимались морским зверобойным промыслом, достигшим к середине XVIII в. высокого уровня развития. Охота на тюленей, нерп, лахтаков, моржей и китов давала основные продукты питания, прочный материал для изготовления байдар, охотничьих орудий, некоторых видов одежды и обуви, предметов быта, жир для освещения и отопления жилища.
Желающим бесплатно скачать альбом произведений чукотского и эскимосского искусства:
Настоящий альбом представляет коллекцию произведений чукотского и эскимосского искусства 1930 - 1970-х годов Загорского государственного историко-художественного музея-заповедника. Ядро ее составляют материалы, собранные на Чукотке в 1930-е годы. В коллекции музея широко отражено чукотское и эскимосское искусство резьбы и гравировки по кости, работы вышивальщиц, рисунки мастеров-косторезов. (Формат PDF)
На моржей и китов охотились в основном в летне-осенний, на тюленей - в зимне-весенний период. Орудия охоты состояли из разных по размерам и назначению гарпунов, копий, ножей и пр. Китов и моржей добывали коллективно, с байдары, а тюленей - индивидуально. С конца XIX в. на внешнем рынке бурно растет спрос на шкуры морских животных, что в начале XX в. приводит к хищническому истреблению китов и моржей и существенно подрывает экономику оседлого населения Чукотки. И оленные и береговые чукчи рыбу ловили сетями, сплетенными из китовых и оленьих сухожилий или из кожаных ремней, а также сачками и удилами, летом - с берега или с байдар, зимой - в проруби. Горных баранов, лосей, белых и бурых медведей, росомах, волков, лисиц и песцов вплоть до начала XIX в. добывали луком со стрелами, копьем и ловушками; водоплавающую дичь - с помощью метательного орудия (бола) и дротиков с метательной дощечкой; гаг били палками; на зайцев и куропаток ставили петли-ловушки.
Чукотское вооружение
В XVIII в. каменные топоры, наконечники копий и стрел, костяные ножи были почти полностью заменены на металлические. Со второй половины XIX в. покупали или выменивали ружья, капканы и пасти. В морском зверобойном промысле к началу XX в. стали широко применять огнестрельное китобойное оружие и гарпуны с бомбами. Женщины и дети собирали и заготавливали съедобные растения, ягоды и коренья, а также семена из мышиных нор. Для выкапывания корней пользовались особым орудием с наконечником из рога оленя, который позже был сменен на железный. У кочевых и оседлых чукчей развились кустарные ремесла. Женщины выделывали мех, шили одежду и обувь, плели сумки из волокон кипрея и дикой ржи, делали мозаику из меха и тюленьей кожи, вышивали подшейным волосом оленя, бисером. Мужчины обрабатывали и художественно резали кость и моржовый клык
В XIX в. возникли косторезные объединения, которые продавали свои изделия. Основным средством передвижения по санному пути были олени, запряженные в нарты нескольких видов: для перевозки груза, посуды, детей (кибитка), жердей остова яранги. По снегу и льду ходили на лыжах-«ракетках»; по морю - на одноместных и многоместных байдарах и вельботах. Гребли короткими однолопастными веслами. Оленные, в случае необходимости, строили плоты или выходили в море на байдарах зверобоев, а те использовали их ездовых оленей. Способ передвижения на собачьих упряжках, запряженных «веером», чукчи позаимствовали у эскимосов, цугом - у русских. «Веером» обычно запрягали 5 - 6 собак, цугом - 8 - 12. Запрягали собак и в оленьи нарты. Стойбища кочевых чукчей насчитывали до 10 яранг и были вытянуты с запада на восток. Первой с запада ставили ярангу главы стойбища. Яранга - шатер в виде усеченного конуса высотой в центре от 3,5 до 4,7 м и диаметром от 5,7 до 7 - 8 м, похожий на корякский. Деревянный остов покрывали шкурами оленей, сшитыми обычно в два полотнища. Края шкур накладывали один на другой и скрепляли пришитыми к ним ремнями. Свободные концы ремней в нижней части привязывали к нартам или тяжелым камням, что обеспечивало покрытию неподвижность. В ярангу входили между двух половин покрытия, откидывая их в стороны. Для зимы шили покрытия из новых шкур, для лета использовали прошлогодние. Очаг находился в центре яранги, под дымовым отверстием. Напротив входа, у задней стенки яранги, устанавливали спальное помещение (полог) из шкур в виде параллелепипеда. Форма полога поддерживалась благодаря шестам, пропущенным через множество петель, пришитых к шкурам. Концы шестов опирались на стойки с развилками, а задний шест крепился к каркасу яранги. Средний размер полога - 1,5 м в высоту, 2,5 м в ширину и около 4 м в длину. Пол застилали циновками, поверх них - толстыми шкурами. Постельное изголовье - два продолговатых мешка, набитых обрезками шкур, - находилось у выхода. Зимой, в периоды частых перекочевок, полог делали из самых толстых шкур мехом внутрь. Укрывались одеялом, сшитым из нескольких оленьих шкур. Для изготовления полога требовалось 12 - 15, для постелей - около 10 больших оленьих шкур.
Яранга
Каждый полог принадлежал одной семье. Иногда в яранге бывало два полога. Каждое утро женщины снимали его, раскладывали на снегу и выбивали колотушками из рога оленя. Изнутри полог освещался и отапливался жирником. За пологом, у задней стенки шатра, хранили вещи; у боковых, с двух сторон от очага, - продукты. Между входом в ярангу и очагом имелось свободное холодное место для различных нужд. Для освещения жилищ береговые чукчи применяли китовый и тюлений жир, тундровые - вытопленный из раздробленных оленьих костей жир, горевший без запаха и копоти в каменных лампах-жирниках. У приморских чукчей в XVIII - XIX вв. было два типа жилищ: яранга и полуземлянка. Яранги сохраняли конструктивную основу жилища оленных, но каркас сооружали как из дерева, так и из костей кита. Это делало жилище устойчивым к натиску штормовых ветров. Покрывали ярангу моржовыми шкурами; дымового отверстия у нее не было. Полог делали из большой моржовой шкуры до 9-10 м в длину, 3 м в ширину и 1,8 м в высоту, для вентиляции в его стенке имелись отверстия, которые закрывали пробками из меха. По обеим сторонам полога в больших мешках из шкур тюленей хранили зимнюю одежду и запасы шкур, а внутри вдоль стен протягивали ремни, на которых сушили одежду и обувь. В конце XIX в. приморские чукчи в летнее время покрывали яранги парусиной и другими прочными материалами. В полуземлянках жили в основном зимой. Тип и конструкцию их заимствовали у эскимосов. Каркас жилища сооружали из китовых челюстей и ребер; сверху покрывали дерном. Четырехугольное входное отверстие располагали сбоку. Домашняя утварь кочевых и оседлых чукчей скромна и содержит лишь самые необходимые предметы: различного вида чашки собственного изготовления для бульона, большие деревянные блюда с низкими бортами для отварного мяса, сахара, печенья и пр. Ели в пологе, сидя вокруг столика на низких ножках или непосредственно вокруг блюда. Мочалкой из тонких древесных стружек вытирали руки после еды, сметали остатки пищи с блюда. Посуду хранили в ящичке. Оленьи кости, моржовое мясо, рыбу, китовый жир дробили каменным молотком на каменной плите. Кожу выделывали каменными скребками; съедобные корни выкапывали костяными лопатами и мотыгами. Непременной принадлежностью каждой семьи был снаряд для добывания огня в виде доски грубой антропоморфной формы с углублениями, в которых вращалось лучковое сверло (огнивная доска). Огонь, добытый таким способом, считался священным и мог передаваться родственникам только по мужской линии.
Огниво
В настоящее время лучковые сверла хранят как культовую принадлежность семьи. Одежда и обувь тундровых и береговых чукчей не имели существенных различий и были почти идентичны эскимосским. Зимнюю одежду шили из двух слоев оленьих шкур мехом внутрь и наружу. Береговые также использовали прочную, эластичную, практически непромокаемую кожу тюленей для пошива штанов и весенне-летней обуви; из кишок моржа делали плащи и камлейки. Из старых продымленных покрытий яранги, не деформирующихся под воздействием влаги, оленные шили штаны и обувь. Постоянный взаимный обмен продуктами хозяйства позволял тундровым получать обувь, кожаные подошвы, ремни, арканы, сделанные из шкур морских млекопитающих, а береговым - оленьи шкуры для зимней одежды. Летом носили выношенную зимнюю одежду. Чукотская глухая одежда подразделяется на повседневно-бытовую и празднично-обрядовую: детскую, молодежную, мужскую, женскую, стариковскую, ритуально-похоронную. Традиционный комплект чукотского мужского костюма состоит из кухлянки, подпоясанной ремнем с ножом и кисетом, камлейки из ситца, надеваемой поверх кухлянки, дождевика из моржовых кишок, штанов и различных головных уборов: обычной чукотской зимней шапки, малахая, капюшона, легкой летней шапки. Основа женского костюма - меховой комбинезон с широкими рукавами и короткими, до колен, штанами. Типичная обувь - короткие, до колен, торбаса нескольких видов, сшитые из шкур нерпы шерстью наружу с поршневой подошвой из кожи лахтака, из камуса с меховыми чулками и травяными стельками (зимние торбаса); из нерпичьей шкуры или из старых, продымленных покрытий яранги (летние торбаса).
Вшивка оленьим волосом
Традиционная пища тундровых людей - оленина, береговых - мясо и жир морских животных. Мясо оленей ели мороженым (в мелко нарубленном виде) или слабо отваренным. Во время массового забоя оленей заготовляли содержимое оленьих желудков, проварив его с кровью и жиром. Употребляли также свежую и мороженую кровь оленя. Готовили супы с овощами и крупой. Приморские чукчи особенно сытным считали мясо моржа. Заготовленное традиционным способом, оно хорошо сохраняется. Из спинной и боковых частей туши вырезают квадраты мяса вместе с салом и шкурой. В вырезку закладывают печень и другие очищенные внутренности. Края сшивают кожей наружу - получается рулет (к"опалгын-кымгыт). Ближе к холодам его края стягивают еще сильнее, чтобы предотвратить чрезмерное закисание содержимого. К"опал-гын едят в свежем, подкисшем и мороженом виде. Свежее моржовое мясо варят. В сыром и вареном виде едят мясо белухи и серого кита, а также их кожу со слоем жира. В северных и южных районах Чукотки большое место в рационе занимают кета, хариус, навага, нерка, камбала. Из крупных лососевых заготавливают юколу. Многие чукчи-оленеводы вялят, засаливают, коптят рыбу, солят икру. Мясо морских зверей очень жирное, поэтому к нему требуются растительные добавки. Оленные и приморские чукчи традиционно употребляли в пищу много дикорастущих трав, корней, ягод, морской капусты. Листья карликовой ивы, щавель, съедобные корни замораживали, квасили, смешивали с жиром, кровью. Из корней, толченных с мясом и моржовым жиром, делали колобки. Из привозной муки издавна варили каши, жарили лепешки на тюленьем жире.
Наскальный рисунок
К XVII - XVIII вв. основной общественно-экономической единицей была патриархальная семейная община, состоящая из нескольких семей, имевших единое хозяйство и общее жилище. В состав общины входило до 10 и более взрослых мужчин, связанных узами родства. У береговых чукчей производственные и социальные связи складывались вокруг байдары, размер которой зависел от количества членов общины. Во главе патриархальной общины стоял старшина - «лодочный начальник». У тундровых патриархальная община объединялась вокруг общего стада, ее также возглавлял старшина - «силач». К концу XVIII в. вследствие увеличения численности оленей в стадах возникла необходимость дробления последних в целях более удобного выпаса, что привело к ослаблению внутриобщинных связей. Оседлые чукчи жили в поселках. На общих участках селилось несколько родственных общин, каждая из которых размещалась в отдельной полуземлянке. Кочевые чукчи жили на стойбище, также состоящем из нескольких патриархальных общин. Каждая община включала две-четыре семьи и занимала отдельную ярангу. 15-20 стойбищ образовывали круг взаимопомощи. У оленных существовали и патрилинейные родственные группы, связанные кровной местью, передачей ритуального огня, обрядами жертвоприношений, и начальная форма патриархального рабства, исчезнувшая вместе с прекращением войн против соседних народов. В XIX в. традиции общинной жизни, групповой брак и левират продолжали сосуществовать, несмотря на появление частной собственности и имущественного неравенства.
Чукотский охотник
К концу XIX в. большая патриархальная семья распалась, ее заменила малая семья. В основе религиозных верований и культа - анимизм, промысловый культ. Структура мира у чукчей включала три сферы: земную твердь со всем сущим на ней; небеса, где живут предки, умершие достойной смертью во время сражения или выбравшие добровольную смерть от руки родственника (у чукчей старики, неспособные промышлять, просили ближайших родственников лишить их жизни); подземный мир - обиталище носителей зла - кэле, куда попадали люди, умершие от болезни. По поверью, промысловыми угодьями, отдельными местами обитания людей ведали мистические существа-хозяева, им приносились жертвы. Особая категория благодетельных существ - домашние покровители, в каждой яранге хранились ритуальные фигурки и предметы. Система религиозных представлений породила соответствующие культы у тундровых, связанные с оленеводством; у береговых - с морем. Были и общие культы: Наргынэн (Природы, Вселенной), Рассвета, Полярной звезды, Зенита, созвездия Пэгиттин, культ предков и т.д. Жертвоприношения носили общинный, семейный и индивидуальный характер. Борьба с болезнями, затяжными неудачами в промысле и оленеводческом хозяйстве была уделом шаманов. На Чукотке их не выделяли в профессиональную касту, на равных они участвовали в промысловой деятельности семьи и общины. От других членов общины шамана отличало умение общаться с духами-покровителями, разговаривать с предками, имитировать их голоса, впадать в состояние транса. Основной функцией шамана было врачевание. Он не имел специального костюма, его главным ритуальным атрибутом был бубен
Чукотский бубен
Шаманские функции мог выполнять глава семьи (семейное шаманство). Основные праздники были связаны с хозяйственными циклами. У оленных - с осенним и зимним забоем оленей, отелом, откочевкой стада на летние пастбища и возвращением. Праздники приморских чукчей близки эскимосским: весной - праздник байдары по случаю первого выхода в море; летом - праздник голов по случаю окончания охоты на тюленей; осенью - праздник хозяина морских животных. Все праздники сопровождали состязания в беге, борьбе, стрельбе, подпрыгивании на шкуре моржа (прообраз батута), в гонках на оленях и собаках, танцы, игра на бубнах, пантомима. Кроме производственных были семейные праздники, связанные с рождением ребенка, выражением благодарности по случаю удачного промысла начинающим охотником и т.п. Обязательны при проведении праздников жертвоприношения: оленей, мяса, фигурок из оленьего жира, снега, дерева (у оленных чукчей), собак (у морских). Христианизация почти не затронула чукчей. Основные жанры фольклора - мифы, сказки, исторические предания, сказания и бытовые рассказы. Главный персонаж мифов и сказок - Ворон Куркыль, демиург и культурный герой (мифический персонаж, который дает людям различные предметы культуры, добывает огонь как Прометей у древних греков, учит охоте, ремеслам, вводит различные предписания и правила поведения, ритуалы, является первопредком людей и творцом мира).
Распространены также мифы о браке человека и животного: кита, белого медведя, моржа, тюленя. Чукотские сказки (лымн"ыл) подразделяются на мифологические, бытовые и сказки о животных. Исторические предания повествуют о войнах чукчей с эскимосами, коряками, русскими. Известны также мифологические и бытовые предания. Музыка генетически связана с музыкой коряков, эскимосов и юкагиров. Каждый человек имел, по меньшей мере, три «персональные» мелодии, сочиненные им в детстве, в зрелом возрасте и в старости (чаще, правда, детскую мелодию получали в подарок от родителей). Возникали и новые мелодии, связанные с событиями в жизни (выздоровлением, прощанием с другом или возлюбленной и т.п.). Исполняя колыбельные песни, издавали особый «курлыкающий» звук, напоминающий голос журавля или важенки. У шаманов были свои «персональные напевы». Они исполнялись от имени духов-покровителей - «песни духов» и отражали эмоциональное состояние поющего. Бубен (ярар) - круглый, с рукояткой на обечайке (у береговых) или крестовидной держалкой на тыльной стороне (у тундровых). Различают мужскую, женскую и детскую разновидности бубна. Шаманы играют на бубне толстой мягкой палочкой, а певцы на праздниках - тонкой палочкой из китового уса. Ярар являлся семейной святыней, его звучание символизировало «голос очага». Другой традиционный музыкальный инструмент - пластинчатый варган ванны ярар - «ротовой бубен» из березовой, бамбуковой (плавун), костяной или металлической пластинки. Позднее появился дуговой двуязычковый варган. Струнные инструменты представлены лютнями: смычковой трубчатой, выдолбленной из цельного куска дерева, и коробчатой. Смычок делали из китового уса, бамбуковых или тальниковых лучинок; струны (1 - 4) - из жильных ниток либо кишок (позднее из металла). На лютнях в основном играли песенные мелодии.
Современная чукча
Свой путь от Чаунской губы до Якутска описывает Макс Зингер в книге «112 дней на собаках и оленях». Издательство Москва, 1950 г.
Желающим бесплатно скачать книгу
Чукотское письмо
Чукотское письмо было изобретено чукотским оленеводом (совхозным пастухом) Теневилем (Тенвиль), жившем близ населенного пункта Усть-Белая (ок. 1890-1943?) примерно в 1930. До сего дня не ясно – было ли письмо Теневиля идеографическим или словесно-слоговым. Чукотское письмо было обнаружено в 1930 советской экспедицией и описано известным путешественником, писателем и полярным исследователем В.Г. Богораз-Таном (1865-1936). Чукотское письмо не имело широкого распространения. Кроме самого Теневиля этим письмом владел его сын, с которым первый обменивался посланиями во время выпаса оленей. Теневиль наносил свои знаки на доски, кости, моржовые клыки и конфетные обертки. Пользовался он при этом чернильным карандашом или металлическим резцом. Направление письма неустоявшееся. Фонетические графемы отсутствуют, что свидетельствует о крайнем примитивизме системы. Но в то же время крайне странно, что Теневиль посредством пиктограмм передавал такие сложные абстрактные понятия, как "плохо", "хорошо", "страшиться", "становиться"...
Это наводит на мысль, что у чукчей уже была некая письменная традиция, похожая, возможно, на юкагирскую. Чукотское письмо – уникальное явление и представляет определенный интерес при рассмотрении проблем зарождения письменных традиций у народов, находящихся на догосударственных этапах своего развития. Чукотское письмо – самое северное из всех, где-либо разработанных коренной народностью при минимальном влиянии извне. Не решен вопрос об источниках и прототипах письма Теневиля. Принимая во внимание изолированность Чукотки от основных региональных цивилизаций, это письмо можно рассматривать как местное явление, усугубленное творческой инициативой гения-одиночки. Не исключено влияние на чукотское письмо рисунков на шаманских бубнах. Само слово «письмо» кэликэл (калеткоран – школа, букв. "писанья дом", кэлитку-кэликэл – тетрадь, букв. "письменная бумага") в чукотском языке (луораветланском языке ӆыгъоравэтӆьэн йиӆыйиӆ) имеет тунгусо-маньчжурские параллели. В 1945 художник-искусствовед И. Лавров посетил верховье Анадыри, где некогда жил Теневиль. Там и был обнаружен «архив Теневиля» – ящик, занесенный снегом, в котором хранились памятники чукотского письма. В Санкт-Петербурге хранятся 14 дощечек с чукотскими пиктографическими текстами. Сравнительно недавно найдена целая тетрадь с записями Теневиля. Теневиль разработал и особые знаки для чисел на основе двадцатеричной системы счисления, характерной для чукотского языка. Ученые насчитывают около 1000 основных элементов чукотской письменности. Первые опыты по переводу богослужебных текстов на чукотский язык относятся к 20-м годам 19 в.: согласно разысканиям последних лет, первая книга на чукотском языке была напечатана в 1823 тиражом в 10 экземпляров. Первый словарь чукотского языка, составленный священником М. Петелиным, был издан в 1898. В первой трети 20 в. среди чукчей отмечались опыты создания мнемотехнических систем, сходных с логографической письменностью, образцом для которых служило русское и английское письмо, а также торговые марки на российских и американских товарах. Наибольшую известность среди таких изобретений получила так называемая письменность Теневиля, жившего в бассейне реки Анадырь, сходная система применялась также чукчей-торговцем Антымавле на Восточной Чукотке (чукотский писатель В. Леонтьев написал книгу «Антымавле - торговый человек»). Официально чукотская письменность была создана в начале 30-х годов на латинской графической основе с использованием Единого Северного Алфавита. В 1937 чукотский алфавит на латинской основе был заменен алфавитом на кириллической основе без дополнительных знаков, однако алфавит на латинской основе использовался на Чукотке еще некоторое время. В 50-е годы в чукотский алфавит были введены знаки к’ для обозначения увулярного согласного, и н’ для обозначения заднеязычного сонанта (в первых вариантах кириллического чукотского алфавита увулярный не имел отдельного обозначения, а заднеязычный сонант обозначался диграфом нг). В начале 60-х годов начертания этих букв были заменены на қ (ӄ) и ң (ӈ), однако официальный алфавит использовался только при централизованном издании учебной литературы: в местных изданиях в Магадане и на Чукотке применялся алфавит с использованием апострофа вместо отдельных литер. В конце 80-х годов в алфавит была введена буква л (ӆ "л с хвостом") для обозначения чукотского глухого латерального l, однако она применяется только в учебной литературе.
Зарождение чукотской литературы приходится на 30-е годы. В этот период появляются оригинальные стихи на чукотском языке (М. Вуквол) и самозаписи фольклора в авторской обработке (Ф. Тынетегин). В 50-е годы начинается литературная деятельность Ю.С. Рытхэу. На конец 50-х- 60-е г. 20 в. падает период расцвета оригинальной поэзии на чукотском языке (В. Кеулькут, В. Етытегин, М. Вальгиргин, А. Кымытваль и др.), который находит продолжение в 70-е - 80-е гг. (В. Тынескин, К. Геутваль, С. Тиркыгин, В. Иунеут, Р. Тнанаут, Е. Рультынеут и мн. др.). Собиранием фольклора чукчей занимался В. Ятгыргын, известный также как прозаик. В настоящее время оригинальная проза на чукотском языке представлена произведениями И. Омрувье, В. Вэкэт (Итевтегиной), а также некоторых других авторов. Отличительной особенностью развития и функционирования письменного чукотского языка надо признать формирование активно действующей группы переводчиков художественной литературы на чукотский язык, в которую входили писатели – Ю.С. Рытхэу, В.В. Леонтьев, ученые и педагоги – П.И. Инэнликэй, И.У. Березкин, А.Г. Керек, профессиональные переводчики и редакторы – М.П. Легков, Л.Г. Тынель, Т.Л. Ермошина и другие, чья деятельность во многом способствовала развитию и совершенствованию письменного чукотского языка. С 1953 на чукотском языке издается газета «Мургин нутэнут / Наш край» .Известный чукотский писатель Юрий Рытхэу посвятил Теневилю роман «Сон в начале тумана», 1969 год. Ниже представлена чукотская латиница, бытовавшая в 1931 -1936 гг.
Пример чукотской латиницы: Rðnut gejьttlin oktjabrьanak revoljucik varatetь (Что дала Октябрьская революция народам Севера?) Kelikel kalevetgaunwь, janutьlьn tejwьn (Книга для чтения на чукотском языке, ч.1).
Специфика чукотского языка – инкорпорация (способность одним словом передавать целые предложения). Например: мыт-ӈыран-вэтъат-арма-ӄора-вэнрэты-ркын «мы четырех бодливых сильных оленей охраняем».
Также обращает внимание своеобразная передача единственного числа посредством частичной или полной редупликации: лиг-лиг яйцо, ным-ным поселок, тиркы-тир солнце, тумгы-тум товарищ (но
тумгы-товарищи). Инкорпорация в чукотском языке связана с включением в форму слова дополнительных основ. Такое сочетание характеризуется общим ударением и общими формообразующими аффиксами.
Включающими слова обычно являются существительные, глаголы и причастия; иногда – наречия. Включаться могут основы существительных, числительных, глаголов и наречий. Например: га-пойг-ы-ма (с
копьем), га-таӈ-пойг-ы-ма (с хорошим копьём); где пойг-ы-н копье и ны-тэӈ-ӄин хороший (основа – тэӈ/таӈ). Ты-яра-пкэр-ы-ркын – приходить домой; пыкир-ы-к – приходить (основа –пыкир) и яра-ӈы –
дом, (основа – яра). Иногда включаются две, три и даже больше таких основ. Морфологическая структура слова в чукотском языке нередко является концентрической, достаточно обычны случаи сочетания в
одной словоформе до трех циркумфиксов:
та-ра-ӈы-к строить-дом (1-й циркумфикс – вербализатор);
ры-та-ра-ӈ-авы-к заставлять-строить-дом (2-й циркумфикс – каузатив);
т-ра-н-та-ра-ӈ-авы-ӈы-ркы-н я-хочу-заставить-его-построить-дом (3-й циркумфикс – дезидератив).
Порядковая модель пока не построена, но, судя по всему, в глагольной словоформе корню предшествует 6-7 аффиксальных морфем, за корнем следует 15-16 формантов.
Этноним чукчи – искаженное местное слов чаучу «богатый оленями», каковым именем чукчи-оленеводы называют себя в противоположность приморским чукчам-собаководам. Сами чукчи себя называют лыгъораветльан «настоящие люди». Расовый тип чукчей, по мнению Богораза, характерен некоторыми отличиями. Глаза с косым разрезом встречаются реже, чем с разрезом горизонтальным; встречаются индивиды с густой растительностью на лице и с волнистыми, почти курчавыми волосами на голове; лицо с бронзовым оттенком; цвет тела лишен желтоватого оттенка. Были попытки соотнести этот тип с америндским: чукчи плечисты, со статной, несколько тяжелой фигурой; крупные, правильные черты лица, лоб высокий и прямой; нос крупный, прямой, резко очерченный; глаза большие, широко расставленные; выражение лица мрачное.
Главные психические черты чукчей – чрезвычайно легкая возбудимость, доходящая до исступления, склонность к убийствам и самоубийствам при малейшем поводе, любовь к независимости, настойчивость в борьбе. Приморские чукчи прославились своими скульптурными и резными изображениями из мамонтовой кости, поражающими своей верностью природе и смелостью поз и штрихов и напоминающими замечательные костяные изображения палеолитического периода.
С русскими чукчи столкнулись впервые еще в 17 в. В 1644 казак Стадухин, первый доставивший известие о них в Якутск, основал Нижнеколымский острог. Чукчи, кочевавшие в то время как на восток, так и на запад от реки Колымы, после упорной, кровопролитной борьбы окончательно покинули левый берег Колымы, оттеснив при своем отступлении эскимосское племя мамаллов с побережья Ледовитого океана к Берингову морю. С тех пор в течение более ста лет не прекращались кровавые столкновения между русскими и чукчами, территория которых граничила с населенной русскими по реке Колыме на западе и Анадырю на юге. В этой борьбе чукчи выказали необыкновенную энергию. В плену они добровольно убивали себя, и если бы русские на время не отступили, они бы поголовно выселились в Америку. В 1770 после неудачной кампании Шестакова Анадырский острог, служивший центром борьбы русских с чукчами, был уничтожен и команда его переведена в Нижне-Колымск, после чего чукчи стали менее враждебно относиться к русским и постепенно стали вступать с ними в торговые сношения. В 1775 на речке Ангарке, притоке Большого Анюя, была построена Ангарская крепостца.
Несмотря на обращение в православие, чукчи сохраняют шаманскую веру. Обрядовое значение имеет и раскрашивание лица кровью убитой жертвы, с изображением наследственно-родового знака – тотема. Каждая семья, кроме того, имела свои семейные святыни: наследственные снаряды для добывания священного огня посредством трения для известных празднеств, по одному на каждого члена семьи (нижняя дощечка снаряда представляет фигуру с головой хозяина огня), далее связки деревянных сучков «отстранителей несчастий», деревяшек-изображений предков и, наконец, семейный бубен. Необычна традиционная прическа чукчей – мужчины выстригали волосы очень гладко, оставляя спереди широкую бахрому и на темени два пучка волос в виде звериных ушей. Покойников раньше либо сжигали, либо обертывают пластами сырого оленьего мяса и покидали в поле, предварительно прорезав горло и грудь и вытащив наружу часть сердца и печени.
На Чукотке имеются своеобразные и самобытные наскальные изображения в зоне тундры, на прибрежных скалах р. Пегтымель. Они были исследованы и опубликованы Н. Диковым. Среди наскальных изображений
Азиатского материка петроглифы Пегтымеля представляют собой самую северную, ярко выраженную самостоятельную группу. Пегтымельские петроглифы открыты в трех пунктах. В первых двух были
зафиксированы 104 группы наскальных рисунков, в третьем - две композиции и одиночная фигура. Недалеко от скал с петроглифами на краю обрыва были обнаружены стоянки древних охотников и пещера,
содержащая культурные остатки. Стены пещеры были покрыты изображениями.
Пегтымельские наскальные изображения выполнены в различной технике: выбиты, протерты или процарапаны на поверхности скалы. Среди образов наскального искусства Пегтымеля преобладают фигуры
северных оленей с узкими мордами и характерными очертаниями линий рогов. Встречаются изображения собак, медведей, волков, песцов, лосей, снежных баранов, морских ластоногих и китообразных, птиц.
Известны антропоморфные фигуры мужского и женского пола, часто в грибообразных шляпах, изображения копыт или их отпечатков, следов, двухлопастных весел. Своеобразны сюжеты, включающие
человекоподобных мухоморов, которые упоминаются в мифологии северных народов.
Многовековую историю имеет знаменитая резьба по кости на Чукотке. Во многом этот промысел сохраняет традиции Древнеберингоморской культуры, характерной анималистической скульптурой и бытовыми предметами, выполненными из кости и украшенными рельефной резьбой и криволинейным орнаментом. В 1930-е гг. промысел постепенно сосредотачивается в Уэлене, Наукане и Дежневе.
Числительные
Литература:
Дирингер Д., Алфавит, М., 2004; Фридрих И., История письма, М., 2001; Кондратов А. М. , Книга о букве, М. , 1975; Богораз В. Г. , Чукчи, ч. 1-2, 1. , 1934-39.
Скачать бесплатно
Юрий Сергеевич Рытхэу: Конец вечной мерзлоты [журн. вариант]
Чукотский план
Карта на куске моржовой шкуры, сделанная неизвестным жителем Чукотки В низу карты показаны три корабля, направляющиеся в устье реки; левее их - охота на медведя, а немного выше - нападение трех чукчей на чужеземца. Ряд черных пятен изображает холмы, протянувшиеся вдоль берега залива.
Чукотский план
Среди островов кое-где видны чумы. Наверху по льду залива идет человек и ведет за собой пять запряженных в нарты оленей. Справа, на тупом выступе, изображено большое чукотское стойбище. Между стойбищем и черной цепочкой гор лежит озеро. Ниже, в заливе показана охота чукчей на китов.
Колымские чукчи
На суровом Севере между реками Колымой и Чукочьей раскинулась широкая равнина, Халарчинская тундра - родина западных чукчей. О чукчах как многочисленной народности впервые упоминали в 1641 - 1642 годах. С незапамятных времен чукчи были воинственным народом, люди закаленные как сталь, привыкшие к борьбе с морем, морозом и ветром.
Это были охотники, нападавшие с копьем в руках на огромного белого медведя, мореплаватели, на утлых кожаных лодках дерзавшие лавировать на негостеприимном просторе полярного океана. Исконным традиционным занятием, главным средством существования для чукчей было оленеводство.
В настоящее время в селе Колымском - центре Халарчинского наслега Нижнеколымского района - живут представители малочисленных народов Севера. Это единственный в Республике Саха (Якутия) район, где компактно проживают чукчи.
Колымское по протоке Стадухинской расположено от поселка Черский в 180 км, а по реке Колыме - в 160 км. Само село было образовано в 1941 году на месте юкагирского кочевого летовья, находившегося на левом берегу реки Колымы напротив устья реки Омолон. Сегодня в Колымском проживает чуть менее 1000 человек. Население занимается охотничьим промыслом, рыболовством и оленеводством.
В XX веке все коренное население Колымы прошло через советизацию, коллективизацию, ликвидацию неграмотности и переселение из обжитых мест в крупные населенные пункты, выполняющие административные функции, - районные центры, центральные усадьбы колхозов и совхозов.
В 1932 году первым председателем кочевого совета стал Николай Иванович Мельгейвач, возглавивший Туземный комитет. В 1935 году было организовано товарищество под председательством И.К. Ваалыиргина с поголовьем в 1850 оленей. Через 10 лет, в труднейшие военные годы поголовье стада было увеличено в десять раз благодаря самоотверженному героическому труду оленеводов. За собранные средства на танк «Турваургинец» для танковой колонны и теплую одежду для фронтовиков в Колымское пришла благодарственная телеграмма от Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина.
В то время трудились в Халарчинской тундре такие оленеводы, как В.П. Слепцов, В.П. Ягловский, С.Р. Атласов, И.Н. Слепцов, М.П. Слепцов и многие другие. Известны имена представителей больших оленеводческих родов Каургиных, Горулиных, Волковых.
Оленеводы-колхозники в ту пору жили в ярангах, пищу готовили на костре. Мужчины следили за оленями, каждая женщина обшивала с головы до ног 5 - 6 оленеводов и 3 - 4 детей. Чумработницы к каждому коралю и празднику всем детям и пастухам шили новую красивую меховую одежду.
В 1940 году колхоз перевели на оседлый образ жизни, на его основе выросло село Колымское, где была открыта начальная школа. С 1949 года дети оленеводов стали учиться в школе-интернате в селе, а родители продолжали работать в тундре.
До 1950-х годов на территории Халарчинского наслега находись два колхоза «Красная звезда» и «Турваургин». В начале 1950-х годов доходы от забоя оленей подняли уровень жизни населения.
Колхоз «Турваургин» гремел на всю республику как колхоз-миллионер. Жизнь налаживалась, в колхоз стала поступать техника: тракторы, катера, электростанции. Было построено большое здание средней школы, здание больницы. Этот период относительного благополучия связан с именем Николая Ивановича Таврата. Сегодня его имя присвоено национальной школе в селе Колымском и улице в районном центре поселке Черский. Именем Н.И. Таврата названы также теплоход-буксир Зеленомысского морского порта, студенческая стипендия.
Кем был Николай Таврат?
Николай Таврат начал свою трудовую деятельность в 1940 году в Халарчинской тундре, был пастухом, затем счетоводом в колхозе. В 1947 году его избрали председателем колхоза «Турваургин». В 1951 году колхозы наслега объединились, а в 1961 году были преобразованы в совхоз «Нижнеколымский». Село Колымское стало центром Колымского отделения совхоза с 10 стадами (17 тысяч оленей). В 1956 году в Колымском силами самих колхозников началось строительство современных жилых домов. По воспоминаниям старожилов, три 4-квартирных Дома, детский сад, а позднее столовую торговой конторы «Колымторга» и восьмилетнюю школу построили очень быстро, так как колхозники работали в три смены. Таким же образом построили первый Двухэтажный 16-квартирный дом.
Николай Таврат хорошо знал родную тундру. Много раз он выручал нижнеколымских авиаторов, помогая им найти в бескрайних просторах и сложных метеоусловиях стойбища оленеводов. На одной из советских киностудий в 1959 году был снят документальный фильм о колхозе «Турваургин» и его председателе Н.И. Таврате. В одной из бесед председатель сказал: «Необычен мой отчий дом. Он стелется на тысячи километров. И нет, пожалуй, иного места на земле, где бы человек так тесно был связан с природой, как в тундре...»
С 1965 по 1983 год Н.И. Таврат работал председателем Нижнеколымского райисполкома, был депутатом Верховного Совета РСФСР 5-го созыва (1959), депутатом Верховного Совета Я АССР (1947 - 1975). За свою трудовую деятельность был награжден орденами Октябрьской революции и орденом «Знак Почета».
Местный историк и краевед А.Г. Чикачёв написал о нем книгу, которую назвал «Сын тундры».
В Колымской национальной средней общеобразовательной школе им. Н.И. Таврата учащиеся изучают чукотский язык, культуру, обычаи, традиции этого народа. Преподается предмет «Оленеводство». На производственную практику учащиеся выезжают в оленеводческие стада.
Сегодня нижнеколымчане глубоко чтут память о своем земляке, ярком представителе чукотского народа Николае Ивановиче Таврате.
С 1992 года на базе совхозов образовалась кочевая община «Турваургин», производственный кооператив, основная деятельность которого - оленеводство, рыболовство, охотничий промысел.
Анна Садовникова
Авторы первых известий о чукчах XVII—начала XVIII в. делят их по роду занятий на оленных, «сидячих» и «пеших». Не трудно понять, что «чукчи оленные» — / Ж ікі это те, кто имел оленей, вел кочевой образ жизни. «Сидячими» называли группу оседлых чукчей, которые имели оленей лишь в количестве, необходимом для передвижения в целях охоты. Жили они на побережье моря, охотились на диких оленей и на морских млекопитающих.
«Пешие чукчи» — это оседлые охотники на морских зверей, которые, однако, не имели оленей и не использовали, по-видимому, и ездовых собак. Определение «пешие» чаще всего применялось к оседлым жителям Тихоокеанского побережья, т. е. к сибирским эскимосам. Уже в XVIII в. всех чукчей в отличие от эскимосов называли «чукчи оленные», а эскимосов — «чукчи пешие».
В 1711 г., возвратившись с «Чукотского носа» в Анадырский острог, Петр Попов рассказывал: «Оленные чукчи в Носу живут по каменям, ради оленных своих табунов кочуют по разным местам. А пешие чукчи по обе стороны Носу живут по коргам, подле море, в зимных юртах, где коротает морж. А кормятца они, чукчи, оленные и пешие: промышляют по каменям и рекам диких оленей и морскими китами, моржами, белугою (белухою. — И. В.), нерпами, корением и травою». 1 Эта характеристика замечательна тем, что в ней предельно просто и отчетливо показан комплексный характер чукотской экономики. Несмотря на уже определившееся выделение из этого комплекса оленеводства, с одной стороны, и морского зверобойного промысла — с другой, для представи-телей того и другого направления хозяйственной деятель-ности было все еще весьма важно занятие охотой на диких оленей.
Фото www.nnm.me
Ежегодно весной стада диких оленей совершали переходы с юга на север, из полосы лесотундры к побережью моря. На-сколько велико было количество оленей, можно судить по такому сообщению: «Дикие важенки проходят на север еще по льду (через р. Анадырь. — И. В.) так великими табунами, что тысяч по десять более в одном месте бывает». 2
Охота производилась так: когда олени достигали середины реки, из засад выезжали чукчи на одноместных байдарках, окру-жали их и кололи специальными «поколюгами» на «плаву». По- колыциками были сильные и ловкие мужчины, тогда как другие, в том числе и женщины, ловили уносимые течением туши убитых и раненых оленей. Как сообщал Т. И. Шмалев, «хошаб тысячу оленей, то в полчаса 10 человек могут заколоть. . . Когда хорошая плавь бывает, то не выключая и младенцев, на каждого достается оленей по двадцати». 3
По мере развития пастушеского оленеводства экономическое значение охоты на диких оленей падало. К 50-м "гг. XIX в. резко сократилась численность этих животных не только на Чукотке, но также на Колыме и ее притоках Б. и М. Анюях, Омолоне.
Наряду с упадком промысла диких оленей шло развитие морского зверобойного промысла и оленеводства — ведущих занятий чукчей.
Оленеводство чукчей
Никаких статистических сведений о количестве оленей у чукчей в XVII—XVIII вв. нет. Наличие у основной массы лишь ездовых и небольшого количества воспроизводящих стадо оленей про-слеживается по косвенным материалам. С начала XVIII в. усили-лись набеги чукчей на коряков и юкагиров с целью захвата их оленей и имущества. Сами себя коряки и юкагиры не могли защитить. Они просили защиты у гарнизона Анадырского острога. На протяжении первой половины XVIII в. были предприняты известные походы Павлуцкого по Чукотке. Из донесений о них мы и получаем некоторые сведения о состоянии чукотского олене-водства.
Первый поход Павлуцкого в 1731 г. продолжался в течение 8 месяцев. За все это время было взято 12 табунов оленей, «в коих было по тысяче и по две». 4
Во время второго похода в 1744 г., продолжавшегося 6 месяцев, «в добычу было получено оленей 4620». 5 Табуны оленей у чукчей были малочисленны. Так, из донесений отдельных команд узнаем: «чукчей было 157 человек. . . оленей 100»; «В стойбище чукотского тойона Киниама было мужчин 22. . . оленей 300»; в другом месте — «оленей 50».
В 1746 г. был совершен поход из Анадырска к р. Чаун и по побережью Чаунской губы, где было обнаружено всего 600 оленей. По материалам означенных походов на Чукотку прослеживается оленеводство и у «сидячих» чукчей. В показаниях сотников Ниже- городова, Попова и пятидесятника Русакова сообщается: «9 числа мая (1732 г. — И. В.), дошед до первой сидячих около того моря чукоч юрты, нашли оленей сто». 6
В 1756 г. чукчи в количестве 43 юрт переселились к югу от Анадыря. У них было всего до 5000 оленей, 7 т. е. в среднем около 100 голов на хозяйство.
Таким образом, чукотское оленеводство в конце XVII и первой половине XVIII в. еще далеко не сложилось в самостоятельную отрасль производства, оно еще было органически слито с охотой.
К началу 70-х годов XVIII в. чукчи разорили прианадырских юкагиров, захватив не только их оленей, но и территорию, где они кочевали. «Которые юкагиры прежде жительство имели от Ана-дырска к Яблоной речке между хрептами. . . все убиты чук-чами», — сообщал в 1763 г. сибирскому губернатору Ф. Соймонову из Анадырска Ф. Плениснер. 8
По данным канцелярии Анадырского острога, а после 1770 г. канцелярии Гижигинской крепости, с 1725 по 1773 г. чукчи захва-тили у коряков 239 000 оленей, угнали в плен несколько сот женщин и детей. 9 Цифра эта явно преувеличена, что признавали еще в XVIII в., однако сам факт захвата является красноречивым свидетельством того, на какой базе складывалось чукотское пасту-шеское оленеводство.
К 80-м гг. XVIII в. набеги чукчей на коряков прекратились. С этого времени чукотское оленеводство развивается только за счет естественного прироста.
В экономике чукчей, начиная со второй половины XVIII в., становится заметным влияние русского торгового капитала. С лик-видацией Анадырского острога (1771 г.) чукчи потеряли ближай-ший пункт торговли с русскими. Они неоднократно обращались к представителям царской власти с просьбой о восстановлении его. В 1788 г. была основана Аиюйская ярмарка, которая сразу же привлекла большое количество чукчей. В том же году иркутский купец Александр Баранов получил разрешение основа! ь промыслы и торговлю на Анадыре. 10 То обстоятельство, что торговые пункты русских оказались на границах территории, занимаемой чукчами, побудило последних перекочевать со своими стадами в районы более близкие к местам торговли. Так, в 60-х гг. XVIII в. началось переселение чукчей к югу от Анадыря, а в 70—80-х гг. — движение оленных чукчей к западу от Чаунской губы на притоки р. Ко-лымы — Б. и М. Анюев, а затем и другие реки; к середине XIX в. значительная группа чукчей-оленеводов вышла уже к р. Колыме.
На протяжении конца XVIII и первой половины XIX в. торговля на Анюйской ярмарке развивалась успешно и привлекала значи-тельное количество чукчей и чукотских торговцев кавральыт. Продукты оленеводства, особенно шкуры и одежда из них, нахо-дили большой спрос на Анюйской ярмарке, а на берегах Берин-гова пролива охотно скупались аляскинскими эскимосами, что также стимулировало развитие оленеводства. Кроме того, для перевозки грузов как на Анюй, так и к берегам Берингова пролива требовалось значительное количество упряжных, обученных оле-ней, которые готовились чукчами-оленеводами, особенно в тех местах, где проходили пути на Ашой. «На берегах Чаунской губы, — отмечал Ф. Матюшкин, — чукчи переменяют своих утом-ленных оленей у кочующих там племен и следуют далее». 11
Так постепенно чукотское оленеводство выходило из рамок узкопотребительского натурального хозяйства. Формирование пастушеского оленеводства явилось важным шагом в развитии производительных сил чукотского общества.
В XIX в. количество оленей у чукчей возросло. «Бедные оленные чукчи имеют до 100, а богатые до 1000 оленей». 12 Позднее имущественная дифференциация у оленеводов зашла еще дальше. Так, по наблюдениям А. Аргентова, хорошо знавшего анюйскую и чаунские группы чукчей, «некоторые хозяева содержат по 10 и даже по 12 тысяч голов, а по 3 и по 5 тысяч штук многие». 13
К середине XIX столетия преобладающим занятием чукчей являлось оленеводство. По данным переписи 1897 г.,8869 человек чукчей были оленеводами, 2841 — охотниками на морского зверя и рыболовы, 18 — занимались преимущественно торговлей и кустарными промыслами, 67 — прочими занятиями. 14
В XIX в.чукчи-оленеводы продолжали распространяться к за-паду от Колымы и к югу от Анадыря. В конце XIX в. 13 лагерей оленеводов уже кочевали в междуречье Индигирки и Алазеи. 15 Таким образом, кочевья чукчей были разбросаны на огромной территории от побережья Тихого океана на востоке до правых притоков нижнего течения р. Индигирки на западе, а на юг — до Камчатского перешейка.
Исторически сложились две области расселения оленных чукчей: южная — по долине р. Анадыря с ее притоками и север-ная — от побережья Ледовитого океана до Анадырского хребта.
В свою очередь на территории южной и северной областей чукчи делились на более мелкие территориальные группы. Об их расселении, численности в них стойбищ, количестве оленей в хозяй-ствах подробно писал В. Г. Богораз. 16 Его оценки весьма прибли-зительны, однако никаких других, более точных данных по этому вопросу к началу XX в. не было. Наиболее плотно оленеводы были расселены по М. Анюю и его притокам. Здесь их стойбища, по образному выражению чукчей, располагались ым нылгыл вытра («на расстоянии возможности видеть дым»).
Как бы промежуточное положение между оседлыми и олене-водами занимали чукчи, которые имели незначительное количество оленей, что принуждало их жить постоянно в непосредственной близости от берега моря, дабы возмещать недостающие продукты питания и другие средства к жизни за счет морского зверобойного промысла и рыболовства. В стадах таких оленеводов обычно выпасались также олени, принадлежавшие оседлым чукчам. Такие хозяйства насчитывали 150—200 оленей. Они кочевали и зиму, и лето недалеко от береговых поселков преимущественно Тихоокеанского побережья Чукотки. 17
Во второй половине XIX в. начали переходить на постоянное жительство по р. Анадырю обедневшие оленеводы. Средствами к жизни им служили охота на диких оленей и рыболовство. Коли-чество хозяйств оседлых чукчей на Анадыре не превышало двух десятков. 18
Продукты оленеводства давали все необходимые средства к жизни чукчам-оленеводам: пищу, одежду и обувь, жилище и средства передвижения. Вся жизнь чукчей-оленеводов была тесно связана с выпасом оленей, с перекочевками и подысканием наиболее удобных пастбищ.
В летнее время стада находились на побережье океана, где благодаря постоянным ветрам, прохладе, идущей от воды и льдов, было меньше оводов и комаров. Пребывание на побережье океана давало возможность части чукчей заняться промыслом морских зверей и рыбной ловлей.
Около четверти оленных чукчей проводили лето со своими стадами в горах, где в лощинах по северным и западным склонам
гор сохранялся снег. Здесь было прохладно, меньше было «гнуса». Это были по преимуществу крупные стадовладельцы Летом их стада выпасались по притокам верхнего и среднего течения р. Анадыря, в верховьях Б. Анюя, на водоразделе рек Погынден и Б. Баранихи, в верховьях Олоя и других правых притоков Омолона. 19 ц
С наступлением осени все группы чукчей оленеводов про-двигались в глубь материка, к границе леса, на зимние пастбища, в места, более защищенные ог ветров. Стоянки оленеводы меняли по мере того, как стадо выедало моховища. Перекочевки обычно производились на расстояние 5—10 км в одном районе и с таким расчетом, чтобы к весне можно было снова выйти на то место, где находилось стойбище в прошлое лето. Годовой маршрут представлял собой замкнутую кривую.
Резко менялись районы кочевания при образовании голо-ледицы, что приводило к изнурительным дальним перекочевкам, а иногда к смене района обычного кочевания.
Чукчи не знали пастушеской собаки, поэтому вся тяжесть выпаса оленей ложилась на плечи пастухов. Они неотлучно находились при стаде, иногда сутками не приходили в стойбище, опасаясь потерять оленей.
Большой урон оленеводству причиняли волки, особенно в зим-нее время. Весной и летом труд пастуха становился еще более утомительным, так как олени стремились быстрым бегом изба-виться от назойливых преследований гнуса. Не менее трудной порой для пастухов было время отела и гоиа оленей, тогда на помощь пастухам приходили все жители стойбища.
Для удовлетворения жизненных потребностей семьи (в мясе, шкурах для одежды, жилищах, наличия достаточного количества упряжных оленей) требовался определенный минимум оленей — 200—250 голов на одну обычную семью. Количество оленей, необходимое для существования одной семьи, установлено на основании проведенного мною опроса оленеводов (в 1932—
1934 гг.). Однако на этот счет существуют разные точки зрения. Так, В. Г. Богораз считал, что средний размер стада, обеспечи-вающий существование семьи, — 300—400 голов. 20 Н. Ф. Калин-ников полагал, что для сносного существования семьи оленевода достаточно иметь около 100 оленей. 21 Впрочем, среднее число оленей в отдельных хозяйствах чукчей в разных районах их расселения было неодинаковым: «У чукчей Чаунской губы и групп Эрри и Тэлкэп стада в среднем состоят из 400- 500 важенок, на Чукотском полуострове стадо среднего размера имеет не более 100 важенок». 22
Хозяйство абсолютного большинства чукчей во второй поло-вине XIX в. сохраняло в основном натуральный характер Все необходимые средства передвижения, многие предметы домашней утвари, некоторые орудия труда — все это изготовлялось внутри хозяйства. В середине XIX в. чукчи сравнительно слабо были втянуты в товарно-рыночные отношения Из продуктов оленевод-ства поступали на рынок разные виды шкур и в очень малом количестве мясо оленей. Для средних и малооленных хозяйств большое товарное значение имела добываемая ими пушнина.
Вовлечение чукчей-оленеводов в товарно-рыночные отношения, которые стали более заметны с 70-х.гг. XIX в., способствовало развитию кустарных промыслов и усилению ручного труда жен-щин, изготовлявших на продажу одежду и обувь.
К концу XIX в. увеличился спрос на продукты оленеводства. По наблюдениям В. И. Иохельсона, «раньше вывоз оленьих шкур из Нижнеколымского округа был довольно ограничен, но за последние 6—7 лет эти шкуры занимают по стоимости вывоза их в Якутск то второе, то первое место в ряду более ценных мехов». С 1890 г. из Якутска начали вывозить оленьи выпоротки и на Ирбитскую ярмарку. «За период от 1886 по 1892 год было выве-зено с Анюйской ярмарки 18 000 выпоротков, 4000 ровдуг, 200 пы-жиков, 450 недорослей и постелей (шкуры оленя зимнего убоя. — И. В.)». 23 "
Ровдуги выделывались жителями Нижнеколымска из шкур оленей, приобретаемых у чукчей. Значительная часть их поступала с Анадыря. На востоке шкуры и изделия из них интенсивно скупа-лись аляскинскими эскимосами, американскими китобоями и контрабандистами. Потребителями их были золотоискатели Аляски.
Большое значение для дальнейшего вовлечения оленеводче-ского хозяйства Чукотки в товарно-рыночные отношения имело налаживание регулярного сообщения пароходами из Влади-востока. С начала XX в. пароходы пошли и до Колымы.
Русское и обруселое туземное население р. Анадыря вело с чукчами оживленный обмен, променивая им предметы кустар-ного производства, товары, завозимые русскими купцами, главным образом на мясо и шкуры оленей. Н. Л. Гондатти подсчитал, что «с октября 1894 года по май 1895 года оседлым населением по Анадырю было приобретено у кочевого, на еду, 1986 голов оле-ней». 24 Аналогичные отношения складывались в XIX в. и на Колыме.
Развитию чукотского оленеводства в районах обеих Анюев способствовал все увеличивавшийся спрос на оленье сырье (шкуры, кожи) со стороны якутских торговцев. Известное влия-ние на развитие чукотского оленеводства во второй половине
XIX в. оказали возраставшие потребности в его продуктах со стороны оседлых чукчей и сибирских эскимосов. По донесениям Анадырского окружного начальника, в 1896 г. «экономическое благосостояние оленных чукчей в общем увеличилось вследствие увеличения количества стад оленей и значительного спроса на оленье мясо со стороны оседлого инородческого населения». 25
Постепенное расширение торговли с русскими и иностранцами во второй половине XIX в. способствовало дальнейшему раз-рушению натурального характера чукотского оленеводческого хозяйства.
В конце XIX—начале XX в. в чукотском оленеводстве можно отметить несколько социально-экономических процессов: во-пер-вых, обеднение части оленеводов, в результате чего они попадали в разряд бедняков-батраков или переходили на оседлость; во- вторых, увеличение численности оленей у богатых стадовладельцев; в-третьих, обзаведение оленями зажиточной частью оседлых чукчей и эскимосов.
Большое влияние на обеднение чукчей имели частые падежи оленей. Начальник Анадырской округи в 1895 г. сообщал при-амурскому генерал-губернатору, что «у многих инородцев погибло более половины стад». 26 В 1915 г. из Анадырского уезда доносили, что «эпизоотии оленей не прекращаются». С 1897 по 1915 г. «погибло не менее 300 000 оленей». 27 Разорение оленеводов охва-тило и Чукотский уезд. Как сообщал начальник уезда (1910 г.), «на востоке Чукотского полуострова олени почти совсем пере-велись. Не так давно. . . в районе Мечигменской бухты стояли крупные оленеводы. Но гололедица и выкочевки обезоленили край и теперь там только изредка можно встретить маленькие стада». 28 Большой урон оленеводству наносили нападения волков и гололедицы. Во время гололедицы зимой 1904—1905 г. около сорока малооленных хозяйств чукчей в районе Чауна потеряли всех своих оленей. 29 Тот же процесс обеднения слабых хозяйств чукчей наблюдался и к востоку от Колымы. В результате гибели оленей у чукчей западной тундры «интенсивно распространя-ется. . . переход от кочевого скотоводства к полуоседлому рыбо-ловству». 3 Как чукчи приспосабливались к новым условиям, описывает С. А. Бутурлин: «Я был поражен той степенью духовной и бытовой эластичности, которую они... выказали, переходя без замедления от привычного бродячего пастушества к полуоседлому рыболовству. Всего несколько лет назад можно было проехать от Колымы до Чаунской губы, не встречая у моря чукчей, теперь же повсюду виднеются их руйды (юрты. — И. В). Я видел стариков, в первый раз прикочевавших к морю с тундренных хребтов, чтобы приобрести рыболовные и нерпичьи сети и поучиться у русских их метать». 3
Заметное влияние на разорение части оленеводов имела торго-вая эксплуатация их местными купцами, которые в целях обогаще-ния не гнушались никакими средствами. «В некоторых мне извест-ных случаях, — отмечал С. А. Бутурлин, — причиною разорения была. . . беспощадная эксплуатация торговцев или увлечение кар-тами и спиртом». 32 Были случаи злоупотребления чукотским госте-приимством.
Большой урон чукотскому оленеводству в конце XIX-— начале
XX в. нанесла политика американского капитализма. В 1891 г. представитель Департамента просвещения на Аляске Джексон Шелдон под предлогом налаживания разоренного хозяйства аляскинских эскимосов организовал закупку живых оленей на Чукотке. Американский конгресс утвердил специальный закон о финансировании предпринимателей, изъявивших желание за-няться приобретением оленей на Чукотке и Камчатке. Американ-ская печать пропагандировала ввоз оленей на Аляску как основа-ние «прибыльной промышленности». Этот призыв имел успех. С 1896 г. начали вывозить оленей с Чукотки частные предприни-матели. С 1892 по 1899 г. вывезено 1920 живых оленей, преимуще-ственно самок, не считая того количества, которое вывезли частные предприниматели. 33
Вывоз живых оленей, мяса и шкур с Чукотки особенно уси-лился после 1899 г., когда в Номе было открыто золото. Какое количество оленей было забито и вывезено на Аляску, никем не учитывалось. «Закупку оленей, — писал Гондатти, — американцы производят почти насильно, продают необыкновенно бедные иногда последних животных, соблазняемые ружьями: за 5 важенок двухлетнего возраста или трех важенок и трех быков того же возраста дают винчестер» 34 с принадлежностями.
В. В. Солярский пришел к выводу, что в среде оленеводов «систематически умножается безоленный пролетариат». 35
В то же время оседлые зверобои — зажиточные байдаро- владельцы, торговцы — скупали живых оленей и создавали свои стада. «Сидячие чукчи сами стараются завести оленей, — отметил К. И. Богданович, — так, чукчи селения Уныии (эскимосы,— И. В.) и на острове Ширлук имеют уже большие тысячные стада, которые пасутся ими на островах Аракам и Ширлук и на близ-лежащих берегах; имеются стада у жителей сел. Уэлен и дру-гих». 36
Не только чукчи, но и эскимосы обзаводились оленями. «Не-которые эскимосы, — сообщалось в 1914 г., — содержат оленей под присмотром чукчей-оленеводов. У айванов — жителей с. Уны- ина и острова Итыграна имеются оленьи стада в 1000 голов и более». 37 Эту тенденцию отметил еще Г. Дьячков, который писал: «Носовые чукчи торговцы „кавраляне“ кочуют вверх по Анадырю и покупают здесь оленей, обменивая их на лафтаки, ремни», 38
В то время как массы мелких и средних оленеводческих хозяйств разорялись, крупные стадовладельцы упрочали свое положение. По сведениям В. Г. Богораза, «в верховьях Омолона у Эйгэли было 5 стад, до 15 тыс. голов, у его соседа Рочгэлина — 2 табуна — 5 тыс. На западной тундре у Етыгына 2 табуна — 4 тыс., у Араро — 3 табуна — 8 тыс. оленей». 39
Богатые стадовладельцы умножали свое состояние не только за счет размножения оленей: все они занимались торговлей, скупкой пушнины, перепродажей русских товаров, оленей и т. п.
Верную по социальным признакам характеристику богатым чукчам дал первый начальник Анадырского окружного управления Л. Гриневицкий: «Можно принять за правило, что все богатые чукчи всегда отличаются черствостью даже в отношении собратий своих, бедняки же и среднего достатка люди все, сколько мы не знаем их, ■— прекрасные люди». 40
Во второй половине XIX—начале XX в. ведение оленеводче-ского хозяйства, орудия труда оленеводов, весь комплекс средств
передвижения оставались теми же, какими они были в XVIII— XIX вв. Никаких заметных усовершенствований в ведении олене-водства внесено не было.
Морской зверобойный промысел чукчей
К середине XVII в. морской зверобойный промысел оседлых чукчей достиг высокого уровня развития. Объектами охоты были тюлени, моржи и киты. От охоты на морских млекопитающих чукчи получали основные продукты питания. Кожи моржей шли на изготовление ремней, для такелажа байдар, для линей к гарпу-нам; использовались для кровли яранг, настилались на пол в спальных помещениях (пологах). Из кишок моржа шились дождевики. Шкуры тюленей (нерп, лахтаков) шли на пошивку некоторых видов одежды, обуви, мешков для хранения разных хозяйственных предметов и некоторых продуктов, бурдюки (пыг- пыг) использовались для хранения жира, из них же вырезались ремни разного сечения, которыми крепились части нарт, из них вязали сети для промысла тюленей и т. п.
Жир морских животных употреблялся в пищу, шел на освеще-ние и отопление жилища. Из клыков моржа изготовлялись орудия охоты и их части (наконечники гарпунов, стрел, пешней), охот-ничьи санки (кэныр), части упряжи для собак и оленей (кольца, пуговицы), части парусного такелажа для байдар, некоторые предметы бытового обихода (черпаки, ложки, рукоятки) и т. д. Моржовый клык служил материалом для изготовления предметов искусства и культа. Из китового уса делали сосуды, им подбивали полозья нарт, из волокон его плели сети, лески для удочек. Кости китов употребляли в качестве строительного материала (на лабазы, вешала, перекладины, балки в землянках), из них дела-лись подполозки для нарт и многое другое, использовали их как топливо. Шкуры и кожи морских млекопитающих, всевозможные ремни, жир, обувь — все это находило широкий спрос у чукчей- оленеводов в обмен на продукты оленеводства.
Охота на китов и моржей носила сезонный характер, что было обусловлено миграциями этих животных, появлявшихся в водах Берингова пролива в весенне-летний период. Охота на китов и отчасти на моржей производилась с байдары и носила коллективный характер, в то время как охота на тюленей и белых медведей была индивидуальной.
Орудия охоты состояли из разных по размерам и назначению гарпунов, копий, ножей и др. При использовании некоторых видов гарпунов чукчи применяли метательные дощечки.
Наибольшее значение в экономике приморских чукчей имел промысел моржей, которые, помимо мяса и жира, давали высокой прочности шкуры. Кроме того, моржовые головы служили одним из наиболее распространенных культов. 41 Около древних населен-ных пунктов, таких как м. Шелагский, Рыркайпыян (м. Шмидта),
Энурмин (м. Сердце-Камень), Ванкарема.Мечигмен и др., до недавнего времени можно было увидеть расположенные по кругу черепа моржей и других морских млекопитающих.
Промысел моржа в осенне-летний период был наиболее легким и добычливым. В известных местах моржи выходили на лежбища. Охотники свободно подходили к ним и, пользуясь копьем на длин-ном древке, кололи этих малоподвижных и почти беспомощных на суше животных. Охотились на моржей также и на плавающих льдинах, на которых те находились.
Добыча других морских млекопитающих была сопряжена с большими трудностями. В XVII—XVIII вв. и в начале XIX в. широко практиковалась зимой и весной охота на тюленей около «продуха». Нужно было обладать большим упорством и лов-костью, чтобы подползти к греющемуся на солнце тюленю, часто просыпающемуся и наблюдающему за окрестностями, на расстоя-ние, с которого безошибочно можно было метнуть в него гарпун. Такая охота производилась с маскировкой. Охотник надевал на голову снятую целиком шкуру с головы тюленя. Вооружившись гарпуном он ползком, подражая движениям животного, при-ближался к зверю. Приблизившись на нужное расстояние, охотник бросал гарпун с прикрепленным к нему ремнем. 42 При охоте на тюленей и белых медведей иногда использовались собаки. На ледя-ной поверхности моря они отыскивали лунки, занесенные снегом, останавливали белого медведя, защищали человека.
Важным объектом охоты были киты. «С ранней весны и до октября оседлые чукчи ловят китов. .. Гарпун обычно делается целиком из моржовой кости, иногда острие из железа. К нему прикреплен прочный ремень, на расстоянии 30 сажен от гарпуна привязано три целых надутых тюленьих шкуры в виде пузырей (пыппи), затем через 20 сажен еще два таких же поплавка и через такое же расстояние в конце ремня еще один. Эти поплавки, всплывая на поверхность воды, показывают им (охотникам. — И. В.) дорогу, они следуют за китом, а когда он утомится, доби-вают его, закалывая копьями, как раненых тюленей». 43
До появления в Беринговом проливе иностранных китоловов чукчи добывали значительное количество китов. Так, Ф. П. Вран-гель писал, что жители острова Колючин добыли за лето 50 китов. 44
Необходимо отметить, что не во всех районах расселения прибрежных чукчей были одинаково благоприятные условия для промысла моржей и китов. Наиболее интенсивно и с большими результатами морской зверобойный промысел велся населением побережья Берингова моря и отчасти побережья Ледовитого океана, особенно в районах, примыкавших к проливу. Чем далее на северо-запад от Берингова пролива, тем суровее ледовый режим океана, тем меньше проходило туда моржей и китов. Не случайно мыс Шмидта по-чукотски называется Рыркайпыян, что значит «Место закрытия прохода моржам».
Для населения побережья Ледовитого океана большее значе-ние имела охота на тюленей. Как следует из сообщений К- Мерка,
Ф. П. Врангеля, Ф. П. Литке, в XVIII и в начале XIX в. морской зверобойный промысел чукчей не претерпел заметных изменений. Огнестрельное оружие еще только начинало проникать к ним. Исследователи, посещавшие Чукотку в первой четверти XIX в., зафиксировали единичные случаи наличия огнестрельного оружия у чукчей. 45
Проникновение огнестрельного оружия в морской зверобойный промысел, по-видимому, нужно относить ко второй половине XIX в. Не следует, однако, забывать, что в разных районах рас-селения чукчей огнестрельное оружие появилось в разное время. Так, на Чукотском полуострове ружья стали входить в обиход морских зверобоев раньше, чем около Чаунской губы. На Чукотку китолозы и американские контрабандисты начиная с 20-х годов XIX в. завозили ружья и огнеприпасы к ним.
Применение ружей потребовало изобретения специального орудия для извлечения добычи из воды, так называемый акын (закидушка, кошка). К одному из концов тонкого длинного линя прикреплялась деревяшка грушевидной формы. В утолщенную часть ее забивалось несколько железных крючков (3—5), обра-щенных остриями к вершине акын, за которую крепился линь. 46 После удачного выстрела охотник бросал акын с таким расчетом, чтобы он упал дальше убитого тюленя. Когда охотник начинал выбирать линь на себя, крючки акын цеплялись за шкуру тюленя, и таким образом добыча подтягивалась к кромке льда, на которой стоял охотник.
К началу XX в. огнестрельное оружие в морском зверобойном промысле чукчей применялось уже повсеместно. Ежегодно на Восточное побережье Чукотки завозилось от 300 до 500 штук винчестеров с соответствующим снаряжением. 47
Начиная с 90-х гг. XIX в. русское правительство через своих официальных представителей на Анадыре снабжало чукчей пре-имущественно винтовками системы «Карле». 48 И все же не все чукчи имели возможность приобрести ружье, в достаточном количестве иметь порох, свинец, патроны. По сообщению Н. Ф. Ка-линникова, в 1909 г. у м, Шмидта и дальше к Чаунской губе, «где патроны и ружья встречаются не так часто», еще сохранялся старый способ охоты при помощи гарпуна.
В начале XX в. появились китобойные ружья, гарпуны с бом-бами. 49 В 1915 г. на 667 хозяйств приморских чукчей имелось 1150 штук нарезного оружия разных систем, 207 малых китобой-ных пушек. 50
^Основным средством передвижения чукчей по морю были байдары. Однако уже в конце XIX в. у байдары появился кон-курент— вельбот. В 1909 г. почти в каждом селении, начиная от мыса Беринга на юге до мыса Сердце-Камень на северо- западе, имелись вельботы, а в Чаплино их было 15. 51
В 1915 г. чукотские зверобои имели 101 вельбот и 523 бай-дары. 2 Однако вельботы не вытесняли байдар, так как последние имеют свои преимущества. Они легки и очень удобны при высадке на берег во время прибоя или на льдину, для плавания по мелким лагунам и рекам. Кроме того, их можно было изготовить своими силами из своих материалов.
Богатые чукчи и эскимосы начали приобретать у американцев шхуны с газолиновыми двигателями. Как сообщал Камчатский губернатор в 1911 г., «в последнее время местное население стало обзаводиться от американцев собственными небольшими шхунами, которых в настоящее время пять: в Уэлене, Нуукане, Чаплине, Эстигэте и на м. Беринга». 53
Шхуны применялись на морском промысле и использовались для каботажных плаваний с целью торговли. Команда на них состояла из местных жителей.
Во второй половине XIX—начале XX в. условия для дальней-шего развития частной собственности стали более благоприят-ными. Резко возрос спрос на моржовые клыки, китовый ус, жир морских животных, а с конца XIX в. — на тюленьи и моржовые шкуры, а также на изделия из них. Все это шло на вывоз, преиму-щественно на Аляску. По далеко не полным данным, в 1895 г. американскими судами вывезено с Чукотки 1240 пластин китового уса, 658 моржовых клыков, 67 пар нерпичьих штанов, 403 пары нерпичьих торбазов, 82 пары нерпичьих рукавиц, 66 нерпичьих мешков, 14 фуражек из шкур нерпы и т. п. 64
В 1905 г. вывезено в Америку 9850 нерпичьих шкур, моржовых клыков 8200 фунтов, китового уса 8000 фунтов, 230 лахтачьих шкур, 15 моржовых шкур. 65
В 1906 г. торговая станция Северо-Восточного Сибирского общества на мысе Дежнева отправила на Аляску закупленного у чукчей сырья на 15 тыс. долларов, со станции Владимир (пост Провидения) мехов, моржовой кости, кож и китового уса на 34 тыс. долларов. 56
Одновременно с развитием частной собственности на орудия и средства охоты шло разрушение первобытнообщинных принци-пов уравнительного распределения добычи. При сохранении кол-лективных видов охоты, например на китов, в общинное распре-деление шло только мясо и жир кита, а китовый ус делился по определенным правилам лишь среди участников промысла. Уста-новились также правила раздела шкур и клыков моржа между участниками охоты, тогда как мясо и жир по-прежнему состав-ляли общее достояние. Однако и при дележе мяса моржа действо-вали установленные правила. 57
Продукты охоты на лахтаков также распределялись неравно-мерно. Шкуры, которые шли на ремни и подошвы, ценились особенно высоко, так как составляли один из главных предметов при обмене с оленными чукчами. Их распределение было не менее строгим и производилось в соответствии с установившимися тради-циями.
С конца XIX в. обозначился спрос на внешнем рынке на шкуры морских животных, обувь из них. Эти товары скупались в значи-тельном количестве американскими китобоями-контрабандистами.
Иностранцы не только скупали продукты промысла, но и сами охотились на китов, моржей, тюленей, часто в водах и на лежби-щах Чукотского полуострова. Уже в конце 60-х гг. XIX в. начало ощущаться уменьшение промысловых животных у берегов Чу-котки. «От Прибрежных жителей со всех сторон слышались жа-лобы, что прежде морские промыслы были много прибыльнее.. . в достаточном количестве для того, чтобы выменивать их чукчам- оленеводам на необходимый материал для зимней одежды; но с тех пор как американцы начали ловлю тюленей и моржей у са-мого берега, добыча, выпадавшая на долю чукчей, стала много беднее, а нужда сильно возросла». 58 О. Нордквисту чукчи неодно-кратно говорили о шхунах, которые истребляют китов и моржей, отчего сами чукчи терпят нужду. 59 А в 1886 г. чукчи и эскимосы всех поселков жаловались полковнику Ресину: если русское правительство не защитит их от американских хищников, «их ожидает в будущем голодная смерть». 0
В «Правительственном вестнике» за 1890 г. сообщалось: «В Беринговом море истребление китов идет параллельно с унич-тожением тюленей, моржей и некоторых других зверей, и если против такого истребления не будут своевременно приняты меры, то и киты также выведутся, как тюлени и моржи. Известно уже, что только из Сан-Франциско и Виктории ходят ежегодно в Берин-гово море 10 больших шхун, но значительное количество амери-канских судов, занимающихся незаконным промыслом у русских берегов, остается неизвестным». 61
Жалобы чукчей и эскимосов были небезосновательны. В 1885 г. «близ селения Уныин на Чукотском полуострове был убит 21 кит, из них четырех убили чукчи, а остальных — 5 партий китобоев». В 1900 г. в Беринговом море было добыто всего 63 кита, в 1901 — 39, в 1902 — 52, в 1903 — 38. 62 Уже в 1914 г. в Чукотском уезде было добыто лишь 11 китов, а в 1915 — только шесть. 63
И не только киты, но и моржи были объектом хищнического истребления иностранными китобоями. «Чукчи давно уже жалу-ются русскому правительству на это истребление», поясняя, что «когда морж кончится, и чукчи кончатся». 64
В 1910 г. генерал-губернатор Приамурского края П. Ф. Унтер- бергер имел возможность лично выслушивать жалобы чукчей. Жители с. Энмыльын «жаловались начальнику края, что амери-канские шхуны выбивают вдоль берегов морского зверя. Раньше его было много, теперь становится все меньше и меньше, и они опасаются, что моржей сильно истребят, и чукчи будут терпеть острую нужду в продовольствии». В с. Нунлыгран чукчи также «жаловались на американцев, уничтожающих морского зверя, и просили защиты». 66
Браконьерство усилилось еще больше после 1914 г., так как охрана берегов в связи с войной значительно ослабла. Население почти ежегодно испытывало недостаток в моржовом мясе, местами был просто голод. В зиму 1915/16 г. жители побережья Берингова пролива оказались в крайне тяжелом положении. В феврале 1916 г. губернатор Камчатки Мономахов сообщал генерал-губер-натору Приморской области: «По побережью от бухты Провиде-ния до мыса Дежнева в 25 селениях с половины ноября по случаю упадка промысла моржей начался голод, питаются ремнями, кожами. Главная причина ухудшения промысла моржей — массо-вое хищническое истребление моржей у наших берегов американ-скими шхунами. В 1915 г. каждая шхуна промышляла до двух тысяч моржей, пользуясь клыками, кожею, жиром, выбрасывая мясо в море». 66
Браконьеры выбивали моржей и на лежбищах, 67 следствием чего явилось угасание лежбищ. Многие из них так и не восстано-вились. Из двадцати моржовых лежбищ Чукотского полуострова к началу XX в. осталось только пять, на которые еще выходили моржи.
Во второй половине XIX—начале XX в. хищническое истребле-ние китов и моржей иностранными китобоями подорвало про-мысловую базу оседлого населения Чукотки.
Рыболовство и другие промыслы чукчей
Рыболовство для чукчей было сопутствующим промыслом. Им, как уже говорилось, занимались и оленные, и приморские чукчи, но запасов рыбы в виде юколы они не создавали.
Подробно ознакомившись с жизнью и бытом чукчей в конце
XVIII в., К- Мерк отмечал: «Что касается рыбной ловли, то местные жители занимаются ею лишь мимоходом, поедая рыбу сырой, но не сушат ее. Для этой цели они пользуются сетями из китовых жил или ременными из тюленьей кожи (Jginhi). Небольших рыб ловят также на костяную удочку». 68 «На р. Чауне, — писал далее тот же автор, — встречаются полыньи и в них водятся в очень большом числе форели. . . Чукчи ловят эту рыбу в декабре и январе сетями из жильных ниток. Они также без труда добывают ее из воды багром (очевидно, мариком. — И. В.) в виде железного крюка, укрепленного на конце жерди. Они замораживают эту рыбу, укладывают на грузовые нарты и увозят с собой». 69
Неразвитость рыболовства у чукчей, слабое его оснащение орудиями и средствами лова — свидетельство того, что в прошлом у них не было этого промысла. 70 К рыболовству вынуждены были прибегать бедняки. Однако и они впрок рыбы не заготовляли, питались ею лишь в отдельные периоды года. 71
Несколько большее значение имело рыболовство для чукчей, переселившихся в середине XVIII в. на южный берег р. Анадыря. Здесь они постепенно усвоили технику и способы добычи рыбы коряками, а также и заготовку ее в виде юколы на зиму
Во второй половине XIX в. значение рыболовства для оседлых чукчей заметно возрастает. Упадок добычи морских млекопитаю-щих побуждал население более интенсивно заниматься рыболов-ством. «Побережные жители Чукотского полуострова еще мало интересуются рыбой, хотя и там уже заметен переход к этому источнику довольствия, который в будущем, по истреблении зверя, должен и для них стать главным». 2
Чем дальше на юг и на северо-запад от Берингова пролива, тем большее значение в жизни оседлых чукчей играло рыбо-ловство. Промысел рыбы носил индивидуальный характер. Часто чукчи не могли заняться более продуктивно промыслом рыбы, так как не имели необходимых орудий лова (ни индивидуального, ни коллективного пользования). Еще в 1916 г. отмечалось, что «вследствие невозможности получения прядевого материала для сетей, некоторыми из чукчей применяются при рыболовстве неболь-шие сети, сплетенные из оленьих сухожилий». 73 Чтобы создать такую сеть нужно было несколько месяцев напряженного труда женщины. ц ц
Систематически занимались рыбной ловлей малооленные чукчи, проводившие лето на берегах Анадырского лимана, в ни-зовьях р. Анадыря. «Чукчи, которых я видел, — писал Олсуфьев,— знали только один способ ловли рыбы, именно — с помощью неподвижной сети, связанной из кожаных ремней. Сеть эта имеет форму клина, длиною до 3-х сажен, при ширине основания 2 ар-шина. Один конец укрепляется на берегу, а другой, с помощью длинной жерди, выставляется вперед. Через несколько минут сеть ремнем притягивается к берегу, каждый раз приносит от 2—4 рыб». 74
При таких несовершенных средствах добычи чукчи не созда-вали запасов рыбы. «Красная рыба чукчами и ламутами ловится только на их текущую потребность». 7
Сообщая о чукотском рыболовстве побережья Тихого и Ледо-витого океанов Калинников писал: «Они не охотно переходят к рыбе, потому что для этого промысла у них нет ни опыта, ни приборов, ни уменья заготовлять ее впрок». 76 По-видимому, это обобщение справедливо лишь относительно чукчей, которые жи-ли к северу от бухты Провидения и по побережью Ледовитого океана.
Промышленного рыболовства, которое оказало бы влияние на развитие хозяйства местного населения, на Чукотке не было. Лишь с 1908 г. началась промышленная эксплуатация рыбных богатств Анадыря, .когда на лимане была основана первая ры-балка. 77 Рыболовство имело первостепенное значение лишь для оседлого населения по Анадырю.
Незначительное место в экономике чукчей занимала охота на горных баранов, лосей, на белых и бурых медведей, росомах, волков, лисиц, песцов. А. Аргентов дал описание охотничьего промысла чукчей и орудий, какими они пользовались в середине XIX в. «Лисиц, песцов и росомах осенью по глубокому снегу травят собаками. Челибухой (стрихнином. — И. В.) окармливают волка и лисицу зимой в стужу. Белых медведей стреляют из лука или колют копьями. Диких оленей стреляют винтовкою летом, тоже баранов». 7 ®
Чукчи в прошлом не пользовались ни капканами, ни черканами, зато они применяли ряд оригинальных ловушек, созданных из местных материалов. На песца или лисиц часто употреблялось улюкэ, или нора во льду, при входе в которую устанавливалась потайная петля с подвесной тяжестью. В норе оставляли при-манку-кусочек мяса. Как только песец касался его, петля затягивалась и давила зверя. Примечательна также ловушка эвкэв. Она представляла собою ледяную яму с отвесными стенами. Устье ямы выкладывалось гладким льдом, здесь укреплялась вертящаяся доска с примороженным куском мяса. Когда песец касался наживы, доска поворачивалась и зверь падал в яму. Доска опять выравнивалась. 7 Однако эти оригинальные способы добычи пушных зверей вскоре чукчами были забыты.
Занимались чукчи охотой и на водоплавающую дичь с помощью особого орудия эплыкытэт (бола). В зимнее время охотились на зайцев, куропаток при помощи петель, лука и стрел. Эти про-мыслы носили всегда вспомогательный характер.
По мере развития, с одной стороны, оленеводства, а с другой — морского зверобойного промысла сухопутные виды охоты на мясного зверя теряют свое значение. Вместе с тем с налаживанием регулярных торговых связей чукчей с русскими усиливается охота на песцов, лисиц. Н. Ф. Калинников встречал в тундре оленеводов, которые в течение зимы добывали до 80 песцов. Из оседлых чукчей больше и успешнее занимались пушным промыслом те, которые жили к западу от мыса Шмидта.
На смену исконным орудиям охоты пришло огнестрельное оружие, фабричные капканы и пасти, которые чукчи переняли от русских жителей. Последние применялись там, где был выкид-ной лес в районе м. Шелагского, по берегу Чаунской губы и далее к западу, вплоть до Колымы, по берегам рек Анадыря, Ко-лымы.
Охота была делом мужчин. Среди чукчей не было людей, которые существовали бы только за счет пушного промысла: охота была подсобным занятием, но имела важное значение в экономике. Пушнина служила валютой, на которую приобрета-лись привозные и местные товары.
Некоторые из чукчей уделяли большое внимание этому про-мыслу. Они вносили в него усовершенствования, пытались сделать промысел, в частности песца, регулярным. Для этого они в летнее время, когда был удачным промысел морского зверя, часть мяса закладывали на приманку песцам. 80
О размерах пушного промысла чукчей можно в известной мере судить по количеству закупленных на Чукотке американцами песцовых шкурок. В 1894 г. в с. Уэлен было закуплено 45 шкурок песца, в 1895 — 1 18. 81 В 1905 г. на всем побережье Берингова моря (к северу от м. Беринга) было закуплено 560 шкурок песца. 82
Приморские чукчи, подобно оленным, заготовляли ягоды (шикшу, морошку), коренья некоторых клубней растений, а также листья кустарников, которые употреблялись в пищу зимой. Калин-ников записал около 20 видов различных растений, употребляемых чукчами в пищу. 83
В весеннее время поедали некоторые виды моллюсков, а осенью вылавливали в море особым орудием листья морской капусты, которые шли в пищу в сыром виде.
На базе морского зверобойного промысла и «на почве олене-водческого хозяйства развились кустарные промыслы: выделка ровдуги (замши) и изготовление для продажи кухлянок, одеял, ковров, кукулей, перчаток, рукавиц, торбазов и пр.». 84
Особым способом чукчи выделывали нерпичью кожу, про-питывали ее жиром, благодаря чему она делалась эластичной, водонепроницаемой и темного, почти черного цвета. Из такой кожи делались чемоданы для продажи на Колыме и Анадыре русским, для сбыта на Аляску — шились торбаза в виде сапог. «Кроме сапог, рукодельницы этой местности готовят в течение долгой зимы много ковриков разнообразной величины из белой и разноцветной нерпичьей кожи, вырезанной разнообразными фигурами, с опушкой из какого-либо меха, вышитых сумочек, поясов, ружейных чехлов, патронташей и прочей мелочи». 85
«Наряду с женщинами, мужчины режут из кости незатейливые цепочки, ножи для бумаг, мундштуки, трубки, пуговицы, модели пароходов и шхун, просто полируют красивые моржовые клыки. Некоторые достигают в своих работах большого изящества, при-обретают в Америке специально для этой цели токарные станки». 86 Почти все эти предметы предназначались для сбыта.
Зачатки кустарного производства, обслуживавшего внешний рынок, возникали лишь на восточном побережье Чукотки. В этот вид новой деятельности (все процессы производства от начала и до конца носили ручной характер) в большей степени были вовлечены женщины.
Скупщики кустарных изделий в соответствии с требованием рынка заказывали чукчам предметы по образцам, которые отсту-пали от традиционных форм, часто это были совершенно новые предметы, изготовлявшиеся из местных материалов (коврики, скульптуры Пеликенов и др.). 87
С развитием китобойного промысла в Беринговом море капи-таны китобойных шхун предпочитали нанимать на свои суда матросами чукчей и эскимосов. Они были не только самой дешевой рабочей силой, но и легко переносили тяготы СурОЕЗОЙ жизни на маленьком суденышке в водах бурного и холодного океана. «По окончании плавания с таким работником рассчитываются ружьем, ящиком табаку и сухарей». 8
Известно, что некоторое количество чукчей трудилось на золо-тых приисках на р. Надо в 1907—1908 гг., 80 на разработках графита в Пуутыне, в услужении у торговцев и т. п. Однако за исключением единиц, они не отрывались окончательно от своего основного занятия — морского промысла.
Орудия охоты и оружие чукчей
Наиболее распространенными орудиями охоты на сухопутных животных в XVII—XVIII вв., отчасти в XIX в., служили лук со стрелами и копье. Последнее использовали при охоте на белых медведей, моржей. Орудия охоты на морских млекопитающих конструктивно отличны от орудий сухопутной охоты. В большин-стве своем это разные по размерам метательные гарпуны с от-деляющимися наконечниками, к которым прикреплены длинные лини.
Материалами для изготовления орудий и оружия служили камень, дерево, кость морских и сухопутных животных, китовый ус и железо. На протяжении XVII и XVIII вв. чукчами широко использовался камень (обсидиан, кремень, сланец), из которого делали вкладыши к гарпунам, наконечники копий, стрел и другие орудия. Из дерева изготовлялись луки, стержни для стрел, древки для гарпунов, копий, дротиков, копьеметалки. Дерево применялось в качестве основы для щитообразных открылков чукотского пан-циря, обшивавшихся сверху кожей моржа. Наиболее широкое применение имели кости и рога (преимущественно оленей), моржо-вые клыки и китовые ребра и челюсти. Из рога оленей делали наконечники стрел, проколки, части упряжи, рукоятки, копылья для нарт оленьих и собачьих, вытрясалки снега (с одежды и полога), ложки, крючки для подвешивания. Из ребер оленя делали ножи, пластинки для панцирей и т. п. Китовый ус применялся как материал для вкладышей в наконечники стрел. Им крепили деревянную основу луков. Волокна китового уса шли на лески, из них плели сети, сачки.
В XVIII в. каменные топоры (гаттэ), наконечники копий и стрел, костяные ножи были почти вытеснены металлическими. К середине XIX в. железо, медь проникли во все уголки Чукотки и прочно вошли в обиход чукчей, стали незаменимым материалом для орудий и оружия. Покупая медные и железные котлы, чукчи разрубали их и делали наконечники для стрел и даже латы. Однако следует отметить, что главным образом чукчи получали металлические ножи, наконечники копий, котлы, иголки в виде готовых изделий. Оружие чукчей, средства защиты воинов подроб-но и обстоятельно описаны в работе В. В. Антроповой. 90
Лук со стрелами и копье составляли вооружение чукотского воина. Как можно понять из сообщения Т. И. Шмалева, луки у чукчей были сложные, т. е. состояли из нескольких слоев, склеен-ных вместе — «луки к тому ж с наклейкою». 91 Иногда для упроче-ния лука применялся китовый ус. Для оперения стрел использо-вались маховые перья гусей, ворон, чаек и сов. 92 В отличие от коряков и юкагиров чукчи прикрепляли к стреле два пера, а не три. 93 Известно, что чукчи нередко выменивали луки и материал для них у коряков и аляскинских эскимосов. 94
Из средств защиты воина в XVII—XVIII вв. в обиходе были два типа панцирей, отличающихся по материалу и форме. Панцирь из моржовой кожи или китового уса, очевидно, был выработан охотниками на морского зверя (эскимосами), панцирь из костяных или металлических пластинок известен и у других народов Азии. 95
Попадаются у чукчей и железные кольчуги, весьма ценимые ими, из продолговатых четырехугольных кусков железа, скреп-ленных ремешками, а также такие же шлемы с забралом на лбу и с наушниками. 96
Капрал Г. Шейкин, служивший в Анадырском остроге в 50-х гг.
XVIII в., так описывает панциры и стрелы чукчей: «Чукчи ж место панциря во время баталии надевают куяки однобоки, деланы из железа и из китовых усов, и на голову от куяка открылок — доска деревянная и обитая кожей морской, лафтаком называется, из-за которой доски, выглядывая, стреляют из деревянного лука стрелою, которая подобна татарским стрелам. . . копье вставлено костяное и то присажено не крепко, оно же с зазуброй, дабы есть ли потрафит в человека, то стрела выдернетца, а копье оста- нетца в человечьей ране. Перья ж к стрелам не приклеивают, а привязывают жилками только по концам». 97
Казак Кузнецкий в 1756 г. рассказывал о чукотском вооруже-нии следующее: «А к томуж те стрелы со обеих сторон мажут из травы называемой лютика соком, от которой человек, получа стрелою язву в скором времени опухнет и умрет. . ,». 98
Как оружие чукчи применяли также «каменные шибалки» — пращи. «А бой у них каменный и лушной», ■— отметил в 1660 г. К. Иванов. 90 То же подтверждается рядом других свидетельств
Описанное выше вооружение чукчей просуществовало у них в основном до конца XVIII в. Однако кое-какие изменения намети-лись уже тогда. Несмотря на строгие запреты продажи чукчам металлических изделий и в первую очередь оружия, оно все же проникало к ним.
В 1778 г., будучи около м. Шмидта, Д. Кук отметил, что «стрелы их вооружены костьми или каменьями, а копья, железные или стальные европейской работы, висели на кожаном ремне через правое плечо, а на левом кожаные же красные красивые колчаны, наполненные стрелами». 101
В качестве средства охоты и «оружия» чукчи применяли иногда и арканы. Использование того или иного оружия зависело от решения тактических задач в данный момент. Описывая вооруже-ние чукчей в первой четверти XIX в., капитан Шишмарев отметил, что колчаны — «очень красивые, сшитые из оленьей кожи, раскра-шенные и вышитые». 102 Обязательным оружием каждого воина и охотника были ножи. «Главнейшее их оружие, в аршин длиною нож, всегда носимый при себе и сохраняемый в чехле, у некоторых еще по одному или по два меньших ножа, обыкновенно спрятанных в кармане или за рукавом». 103
Коцебу, посетивший чукчей в 1818 г., писал: «Оружие их состоит из луков, стрел, ножей и копий; сие же последние суть сплошь железные с медными украшениями. Они имеют ножи трех родов: первый, длиною в аршин, носят в ножнах на левом боку; другой, немного короче, прячут они под одеждой на спине, так что рукоятка видна на один дюйм выше левого плеча; третьего рода ножи, длиною в полфута, засовывают в рукав, и употребляют только для работы». 104
В конце XVIII в. военные столкновения чукчей со своими соседями прекратились, и вооружение уже не развивалось — панцири, луки, копья, боевые стрелы стали предметом реликтового характера.
Средства передвижения у чукчей
Основным средством передвижения по суше были олени. Чукчи запрягали оленей в нарты. При этом они использовали несколько видов нарт. Нарты для легковой езды, нарты для перевозки груза, нарты для перевозки посуды кукиинэн (букв.- котлогрузовые), кибитка, крытая оленьими шкурами, для перевозки детей — таран, нарты для перевозки жердей остова яранги. Чукчи исполь-зовали оленей в упряжи лишь по санному пути. «Легкие свои санки, — писал К. Мерк, — они изящно вырезывают из березового дерева, весной разбирают их, а к зиме снова собирают, причем к зиме всегда выскабливают их добела и обивают полозья китовым усом. Грузовые нарты тяжелы и за отсутствием леса обычно покрыты заплатами. Соединительные дуги полозьев делаются обычно из рогов диких оленей. . . Для связывания частей грузовых нарт они пользуются китовым усом, а ездовые сани связывают по большей части замшей. . . От дождя и снега нарты (груже-ные. — И В) укрываются моржовыми шкурами. Кроме того, женщины имеют особые крытые нарты, по большей части из березового дерева, очень кропотливой отделки, которые покрыты пологом из низкошерстного белого или пестрого меха, сшитого в виде покрышки и натянутого на круглые стойки или узкие досочки. По краям эта покрышка обычно обшита полосой ручной вышивки и обвешана бахромой из замшевых ремешков. Кроме того, для украшения они на задке нарт также укрепляют круглый большой кусок вышитого меха, к которому посредине подвеши-вается несколько длинных кисточек из красных шерстинок моло-дых тюленей. В таких нартах перевозят роженицу, маленьких детей. . . В них едут также жены, сопровождая мужей при поездках в гости. В такие нарты, а также в легкие ездовые, впрягают по два оленя, в грузовые нарты лишь по одному». 106 По-видимому, никаких принципиальных изменений оленья упряж чукчей с XVIII в. и по наше время не претерпела.
Каждое хозяйство, каким бы экономически слабым оно ни было, имело хоть пару упряжных оленей и нарты. Только одинокие женщины и сироты не имели оленей.
Отправляясь в дальнее путешествие с грузами, чукчи пере-двигались медленно, делая в день максимум 10—12 км, так как олени быстро утомлялись.
Если чукча отправлялся куда-нибудь далеко налегке, он пред-почитал проехать много лишнего расстояния, лишь бы не ночевать с оленями в тундре. Обычно такой путник ехал от стойбища к стойбищу. В первом же стойбище он оставлял своих оленей, ему давали свежих, которых в свою очередь он оставлял в следую-щем стойбище и т. д. На обратном пути он возвращал хозяевам тех оленей, которых они ему давали. При таком способе пере-движения и замены утомленных оленей свежими, путник быстро преодолевал большие расстояния.
Для передвижения по снегу и льду чукчи пользовались ступа- тельными лыжами-ракетками — вэлвыегыт (букв.: вороньи
лапки), 106 они сохранились до настоящего времени. При ходьбе по льду и неровной поверхности к ним привязывались шипы, сделанные из рога оленя, бивня мамонта или моржового клыка.
Из средств передвижения по воде чукчи пользовались одно-местными байдарками и многоместными большими байдарами. «А лотки у них кожаные, — сообщал в 1660 г. Анадырский при-казчик Курбат Иванов, — а подымают человек по 20-ти и по 30-ти». 107 «Лодки их обтянуты моржовой кожей, остов закрепля-ется поверху двумя шестами, образующими острый, выдающийся вперед нос, а сзади концы шестов выдаются за тупую корму. В лодке четыре скамьи для гребцов: на передней сидит один, на прочих по 2—3 гребца, и 1 на руле. Гребут короткими одно-лопастными веслами. При дальних плаваниях в середине байдары, немного ближе к носу, укрепляют два поперечных шеста с наду-тыми тюленьими шкурами в виде поплавков. Этим они предупреж-дают опрокидывание байдары волной. В открытое море они не осмеливаются плыть без таких пузырей. Кроме того, поплавки удобны при втаскивании убитых животных и при разделке туш в воде. Тогда оба пузыря подвязываются к одному борту для сохранения равновесия судна. Замшевый парус лодок называется у них е1ет-Меип, а весла — ^еиело». 108
По-видимому, размеры байдар были разными, что зависело от количества людей, объединявшихся для совместного промысла.
В конце XIX в. наряду с байдарами стали использоваться вельботы и шхуны. В случае необходимости оленные чукчи строили плоты тмитым (от тунгусского «тым»). Есть указания в фольк-лоре, что при переправах через большие реки чукчи сплачивали нарты, обтягивали их покрышкой шатра, получалась своеобразная ладья, на которой перевозили имущество и переезжали сами.
Известны случаи, когда оленные чукчи пользовались байда-рами морских зверобоев. В свою очередь оседлые чукчи, когда возникала необходимость дальних переездов, пользовались оле-нями кочевых чукчей. «Оленные чукчи к сидячим чукчам на оленях приезжают и в зимние походы на коряк подымают тех сидячих на своих оленях, а, напротив того, сидячие чукчи оленных возят на своих байдарах по морю и по реке и дают им во взаимное дру-жество свои байдары, а от них оленных вместо байдар своих берут на платье себе разного звания кожи оленей». 109 Так в XVIII в.
между оленными и оседлыми чукчами проявлялась взаимопомощь средствами передвижения.
Еще одним средством передвижения по суше служили собачьи упряжки, начало использования которых относится, по-видимому, к недавнему времени. Ни в одном известном нам документе
XVII в. нет указаний на употребление в упряжи собак. Не обна-ружено также остатков упряжи собак ранее XVII в. и при архео-логических раскопках на Чукотке. Весьма показательно также, что вся терминология, связанная с упряжью собак и ездой на собаках, идет от упряжи и езды на оленях. Следовательно, исполь-зование собак как средства передвижения возникло позднее использования в упряжи оленя. Такое положение вполне законо-мерно и соответствует общему пути развития хозяйственных форм чукчей.
Заимствуя от эскимосов культуру морского зверобойного промысла, чукчи позаимствовали также использование собак в упряжи по эскимосскому образцу. В это заимствование они внесли и свое, в частности запрягали собак в нарты оленьего типа. 110 Как отмечал И. Биллингс, «сидячие чукчи ездят на соба-ках, запрягая их от 4 до 6 рядом и управляя плетью». 111 «Зимой оседлые чукчи ездят на собаках, — писал К. Мерк, — нарты их длиною 5 1 / 2 футов, высотой 8—10 дюймов, а шириной 1 фут 4 дюйма или немного больше. Полозья узкие и обиты китовым усом, на них поставлено 7—8 дужек из оленьих рогов. В отдельные, привязанные к передку нарт, ремни они впрягают от 3 до 7 собак в один поперечный ряд». 112 Сообщаемые К. Мерком подробности не оставляют сомнений в том, что конструктивно и по внеш-нему облику эта нарта мало чем отличалась от оленьей лег-ковой.
Веерный тип упряжи собак у них сохранялся и в первой поло-вине XIX в., о чем писали Ф П. Врангель 113 и Кибер.” 4 В начале
XIX в. зарегистрировано использование «собак для бечевания байдар» вдоль берега. 115
Таким образом, у чукчей в XVIII и первой половине XIX в. был распространен эскимосский тип упряжи собак веером. Лишь позд-нее они заимствовали от русских и тип нарты,и способ упряжи — цугом, и управление при помощи остола. По-видимому, этот способ упряжки собак начал распространяться среди чукчей с середины
Во второй половине XIX и до начала XX в. у чукчей еще практи-ковались два способа упряжки собак: старинный — веером и новый — цугом. Соответственно каждому способу упряжки использовались разные виды нарт. В упряжку цугом запрягали обычно 8—12 собак, в веерную — 5—6. Однако Норденшельд отметил, что чаще всего чукчи запрягали собак пара за парой в один длинный общий ряд. Уже, видимо, тогда новый тип упряжки значительно вытеснил прежний. 118
В начале XX в. старинный способ упряжки собак веером сохра-нился у чукчей только при "состязаниях в быстроте езды. Такой способ упряжки применялся чукчами и позднее, как это удалось наблюдать автору в с. Лорино в 1932 г.
В каждом хозяйстве чукчей, в котором имелись работоспособ-ные мужчины, была упряжка собак. Однако их количество и качество находилось в прямой зависимости от состоятельности семьи, морского промысла. На побережье Ледовитого океана, к западу от с. Ванкарем, собак было у чукчей меньше, так как морской промысел здесь был менее продуктивный, чем к востоку, и поэтому обычная упряжка состояла из 6—8 собак. Жители побережья Ледовитого океана вследствие частых голодовок лиша-лись тех немногих животных, которые у них были. «Хроническое бессобачье» чукчей этого побережья отмечалось почти всеми, кому доводилось бывать у них. 119
Часто собаки гибли не только от бескормицы, но и от болезней. Только у обруселого населения Анадыря погибло из 1800 собак около 1 ООО. 1 «Болезни вырывают собак сотнями, потому что насе-ление не умеет бороться с ними, никакой ветеринарной помощи здесь не существовало». 121
Чукчи не очень умело занимались разведением и отбором лучших собак. Они предпочитали покупать ездовых собак у рус-ских жителей Колымы и Анадыря. Некоторые из жителей Колымы специально занимались разведением и скупкой собак, с тем чтобы перепродавать их чукчам. Стоимость средней собаки.— 15 р. или 2 песца. Лучшие собаки ценились 20, 25 и 30 р., т. е. по 4 песца за голову. Ни охотничьих, ни пастушечьих собак у чукчей не было.
Кормили собак мясом и жиром морских млекопитающих. На Анадыре — рыбой и нередко оленьим мясом.
Жилище чукчей
У чукчей было два типа жилищ: переносное и постоянное. «Сидячие», или оседлые, чукчи имели два рода жилищ: зимнее и летнее. Зимой жили в полуземлянках, тип и конструкция которых были заимствованы от эскимосов.
Наиболее подробные сведения об устройстве полуземлянок оседлых чукчей сообщает К- Мерк: «Принятые у оседлых чукчей зимние жилища называются у них МшцН (эскимосское. — И. В.), у оленных же чукчей сЫгаЬ. . . . Снаружи юрты покрыты дерном, закруглены и возвышаются над уровнем почвы на несколько футов. Сбоку расположено четырехугольное отверстие, через которое можно войти внутрь.
Вокруг входа поставлены стоймя по всей окружности землянок, кроме только места для прохода, китовые челюсти... высотой до 7 футов. Сверху они прикрыты китовыми ребрами, а поверх того — дерном. Через упомянутый вход попадаешь сперва в кори-дор, длиной во всю землянку, высотой около 6 футов, шириной около сажени или больше и немного углубленной по сравнению с уровнем пола землянки. Сама землянка имеет всегда четырех-угольную форму, ширина и длина ее составляет 10—14 футов, а высота 8 футов и больше. Ближе к стенам высота помещения вследствие изгиба потолка уменьшается. Землянка углублена в землю на 5 футов, а сверх того на три фута высоты уложена земляная стенка, поверх китовые челюсти, установленные по всем сторонам На упомянутых китовых челюстях покоятся четыре отдельных одинаковых китовых челюсти, уложенные вдоль от самого входа на некотором расстоянии друг от друга и обра-зующие потолок юрты. Поперек них по всему потолку уложены китовые ребра На высоте трех футов от уровня пола по четырем углам юрты прикреплено по одному ребру, которые по середине своего изгиба покоятся на подпорках, а на них вдоль всех четырех стен уложены доски. Они и представляют собой нары, на которых спят и сидят чукчи. Пол также покрыт досками, а под нарами взамен настила положены моржовые шкуры Близ входа в потолке имеется решетчатое отверстие, затянутое пузырем китовой печени. . Около окна имеется в потолке еще одно небольшое отверстие в виде вдавленного в крышу позвонка, оно предназна-чено для выпуска наружу дыма от ламп, расположенных по четы-рем углам юрты Некоторые из китовых ребер, образующие крышу, окрашиваются по бокам в белый цвет и на них изображаются фигуры, как то: киты, байдары и прочее, что ими делается при празднествах. Сени освещаются таким же окном, вделанным в потолок близ самой землянки. В другом конце сеней располо-жены входы в две—три кладовые, иногда у двух землянок имеется лишь один общий наружный ход с сенями». 123
Эти данные дополняются сведениями Ланганса: «В одной юрте живут много семейств, из коих каждая отделяется только своим особливым пологом, сделанным из оленьих кож. У них днем и ночью горит огонь в плошках, налитых жиром разных морских зверей и имеющих вместо светильни мох». 124
При сопоставлении этих описаний с материалами археологи-ческих раскопок С. И. Руденко обнаруживается поразительное сходство планов землянок пунукского времени (VII—XVII в. н э.) с вышеописанными. Руденко отмечает наличие кладовых, распо-ложенных около коридоров, иногда один общий вход для двух землянок. Совпадает также и материал, из которого строились землянки в пунукское время и в XVIII в. 125
В народной памяти современного населения Чукотки сохрани-лись представления о том, что раньше было два типа полуземля-нок. вал/саран («жилище из челюстей») и клерган («мужское жилище») Клерган, несмотря на такое, казалось бы, специальное название, местное население считает просто зимним коллективным жилищем, в котором селилось несколько семей ближайших род-ственников. Валкаран тоже зимнее жилище, но для одной семьи. По свидетельству информантов, в валкаран жили сироты или посторонние, которых могла поселить около себя большая семья
Летние жилища оседлых чукчей в XVIII в. отличались от зим-них тем, что обитателями яранги обычно были члены одной семьи. Вблизи зимних юрт «стоят их летние яранги». «Зимних юрт всегда приходится одна на несколько летних яранг», — замечает К- Мерк. 126
В Уэлене было «летних юрт 26, зимних 7». Такое соот-ношение количества зимних и летних жилищ было характерно для всех оседлых поселений чукчей. Г. Сарычев отметил, что селе-ние «Янданай (Янранай. — И. В.) имеет две землянки и шестнад-цать летних шалашей. . . Лугрень (Льурэн. — И. В.) состоит из четырех землянок и семнадцати шалашей». «Селение Ме- чигмы. . . имело двенадцать шалашей и три земляные юрты. Летнее жилище сидячих чукчей есть ничто иное, как шалаши, поставленные сверх земли; сделаны из китовых ребер и жердей и покрыты кожами морских зверей. К зиме шалаши сии разбирают и переходят жить в землянки» 128
Яранги прибрежных чукчей по внешнему виду и внутреннему устройству напоминали яранги оленных чукчей. Сохраняя кон-структивную основу яранги оленеводов, летнее жилище оседлых чукчей имело и некоторые отличия. Оно не имело дымового отвер-стия наверху. Там, где не было леса, чукчи не устраивали даже очага. Пищу готовили на жировых лампах или в специально устроенных «кухнях» около яранги, где жгли кости морских живот-ных, обливая их жиром.
В XVII—XVIII вв. чукчи пускались в дальние плавания (на реки Колыму, Амгуему, Анадырь и др.) со всем своим имущест-вом, с семьями, и на этот период жильем им служили яранги. Однако во время остановок в пути и при необходимости укрытья от непогоды, они вытаскивали на берег байдары, опрокидывали их вверх дном и располагались под их укрытием.
Уже в конце XVIII "В. некоторые чукчи на зиму оставались жить в ярангах, крытых моржовыми кожами с пологами из оленьих шкур внутри. Позже А. П. Лазарев отметил: «Зимних юрт мы у чукчей не видели; летние же делаются книзу довольно круглыми, в диаметре-от 2 1 / 2 до 4 сажен, а кверху выпуклыми, отчего издали походят на стопсена. Нам говорили, что чукчи живут и зимой в сих юртах, чему мы сначала не верили, но нас уверяли, что зимой в них не холодно». 129
В XIX в. окончательно исчезают полуподземные жилища вал- каран и клегран. Вместо них используются и в зимнее время яранги со спальными пологами из шкур оленя. Ф. П. Врангель, проехав-ший на собаках от м. Шелагского до Колючииской губы, видел лишь развалины старых землянок, но нигде не говорит о том, что чукчи живут в них. «Оседлые чукчи живут малыми селениями, — писал он. — Хижины их делаются на шестах и китовых ребрах, обтягиваемые сверху оленьими кожами». 130
Оленные чукчи и зимой, и летом жили в ярангах. Отличие их заключалось лишь в качестве шкур, из которых была сделана покрышка и полог.
Описания жилища чукчей-оленеводов XVIII в. свидетельствуют о том, что с развитием производства и изменением общественных отношений претерпела изменение и яранга, прежде всего — ее размеры.
«В ярангах объединяются в летнее время, а также зимой, при длительных стоянках на одном месте, все связанные хотя бы дальним родством. Такие яранги вмещают по несколько пологов из оленьих шкур и имеют поэтому значительные размеры.. . Просторная яранга, вмещающая 6 оленьих пологов, имеет в окружности 20 сажен; длина поперек, от двери до двери, состав-ляет 5 сажен, ширина 4 сажени. Высота в середине равняется 9 футам». Описанный Мерком тип общинной яранги оленных чукчей бытовал еще кое-где в первой четверти XIX в. 131
Интересна еще одна подробность устройства части яранги, отмеченная К- Мерком: «Двойной полог — мехом наружу и мехом внутрь». Такой тип пологов не сохранился в более позднее время.
У чаунских чукчей-оленеводов «полог имел 2 1 /г аршина от пола до потолка, 2 3 / 4 аршина от порога до переда, 4"/ 2 аршина между боковыми стенами. .. Шатер имел 6 1 / 2 аршин вышины от основа-ния и в окружности 22 аршина». 132 Это было жилище зажиточного оленевода.
К 40-м и 50-м гг. XIX в. отдельная семья становится основной хозяйственной единицей чукотского общества; произошло, по-видимому, полное ее обособление и в быту. В этой связи коллек-тивное жилище утратило свое значение.
Домашняя утварь чукчей
У чукчей она отличается простотой и немногочисленностью предметов. Глиняный жирник (светильник) давал тепло и свет. Необходимые для варки пищи котлы изготовлялись из глины с при-месью песка, Как рассказывается в чукотских преданиях, глина и песок замешивались на крови добытых животных, для большей вязкости в эту смесь добавлялась собачья шерсть. Чукчи, как показывал в 1756 г. Кузнецкий, «имеют в пологах. . . жирники, выдолбленные из камня и сделанные из глины на подобие плошки. А за неимением во всей той земле упоминаемого лесу едят мясо оленье, рыбу, нерпу и протчих морских зверей, каких упромыслить могут, сырое и мерзлое и всякое из земли мягкое коренье, а хотя со временем варят себе еду в сделанных из глины горшках. . но и то очень редко». 133
И в конце XVIII в. чукчи еще пользовались глиняной посудой. Они собирают молодые листья ивняка, «варят в глиняном горшке (йакуканенг). Эти горшки, а также деревянную посуду получают они из Америки». 134 Вряд ли справедливо это утверждение Мерка применительно ко всем чукчам. Скорее всего глиняной и деревян-ной посудой изготовления аляскинских эскимосов пользовались чукчи, обитавшие на побережье Берингова пролива.
Капитан Шишмарев, посетивший залив Лаврентия в 1821 г., отметил: «В каждой юрте видели котлы: медные, железные, чугунные и глиняные».
Уже на первых порах знакомства с русскими чукчи весьма высоко оценили преимущества металлических котлов перед гли-няными. И поэтому при всяком удобном случае обзаводились ими. Деревянное блюдо кэмэны, несколько жестяных и фаянсовых чашек с блюдцами дополняли скромный набор посуды чукотской семьи.
В домашнем обиходе чукчей долгое время использовались некоторые виды каменных и костяных орудий. Кибер писал: «Чукчи прежде довольствовались каменными топорами, таковые и теп.ерь еще находятся у бедных, острый кремень служил им ножом, рыб-ная кость иглою». 136
Находили применение также каменные молоток и наковальня (плита) для дробления оленьих костей, размельчения мерзлого мяса и кусков жира, каменные скребки для выделывания кожи, костяные лопаты и мотыги для выкапывания съедобных корней и т. п, В XVII и отчасти в XVIII в. огонь чукчи добывали трением с помощью специального лучкового снаряда. Такой же снаряд, вооруженный каменным острием или сколком костей, служил сверлом.
По мере упорядочения отношений с русскими, особенно после установления регулярных торговых связей, деревянный снаряд для добывания огня был повсеместно заменен стальным огнивом. Вместо трута они использовали сухие листья ивы. Серу, необхо-димую для получения огня, чукчи добывали сами. С этого времени деревянное огниво вошло в домашние святыни, им пользовались для добывания огня лишь в случаях, когда требовался огонь для жертвоприношений и т. п.
Одежда чукчей
Все виды одежды чукчей шились из шкур и кож оленей и неко-торых морских млекопитающих, они были прочны, теплы. Обувь и некоторая часть мужской верхней одежды (штаны летние и для охоты на море) шились из шкур нерпы. До развития пасту-шеского оленеводства, особенно в XVIII в., некоторые из оседлых чукчей побережья Берингова пролива изготовляли себе одежду из шкурок морских птиц (гагар, топорков), еврашек (вид сус-лика), котиков, куниц и др. Шкуры котиков и куниц они вымени-вали у жителей американского материка: «Предлагая железные изделия и бусы и получая в обмен парки из куньего и мышиного меха, волчьи, рысьи, росомашьи, лисьи и выдровые шкуры». 137
Некоторые приморские чукчи имели верхнюю одежду «из мор-ских утечьих шкурок», а иные — «собачьи парки». 138 На протя-жении XIX в. этот вид одежды чукчей исчез почти совершенно и заменился одеждой из шкур оленей.
Весьма подробное описание одежды чукчей находим у К. Мерка: «Одежда мужчин плотно прилегает к телу и отлично греет. Они, обычно, возобновляют ее к зиме. Штаны, опускаю-щиеся до ступни, называемые скопаНе (конагтэ. — И. В.), как и у американцев, не имеют завязок, а закрепляются продетой по верху кругом тесемкой из сухожилий. По низу пришивается широкая полоса стриженого пушистого меха, по цвету отличного от самих штанов, а через нее продевается сухожильная тесемка.
Пока позволяет время года, они большей частью носят штаны из тюленьих шкур, реже — из выделанной оленьей кожи, а под ними — штаны из другого меха, чаще всего бараньего. В начале зимы и ранней весной носят наружные штаны большей частью из белого меха оленьих ног (рапга), который лучше защи-щает от ветра и пурги Зимой носят более теплые наружные штаны — из шкур годовалых оленей, которых они убивают для этой цели не позднее августа. Иногда носят штаны из меха волчьих лап, на которых оставляют висеть когти. . . Короткие меховые чулки (рага"аг 1) выделывают в теплое время года из тюленьих шкур, мехом внутрь: они не пропускают влаги. Зимой носят чулки из самых пушистых кусков густого меха с оленьих бедер, реже из меха молодых оленей (пыжиков).
Летом носят короткие сапоги из тюленьих шкур, мехом внутрь, а также из выделанной оленьей кожи, или непромокаемые сапоги из дубленых тюленьих шкур. Они завязывают сапоги под верхними штанами, а снизу обвязывают их еще кругом ремешками из белой или красной выделанной тюленьей кожи. Кроме того, носят они высокие сапоги из тюленьей кожи, иногда высотой по колено, а иной раз до верхней части бедер. Зимой чаще всего носят корот-кие сапоги из меха оленьих ног. Иногда, хотя и реже, в холодное время года носят сапоги до колен. В том и другом случаях сапоги украшаются. Подошвы сапог делаются обычно из моржовых шкур, мехом внутрь. Подошвы к зимним сапогам сшиваются из кусочков меха, взятых между копытами оленей волосами наружу. Будучи плотно сшиты, эти сапоги прекрасно греют ноги. Внутрь сапог (без чего они совсем не греют) закладывается сухая мягкая трава, а иногда — скобленая рыбья кость.
Тело покрывают две меховые рубашки. Летом обе из поношен-ного меха или меха оленят, зимой нижняя рубашка — такая же. Осенью и ранней весной верхняя рубашка делается из коротко-шерстного меха молодых оленей. Зимняя рубашка делается из меха годовалых оленей. Эти парки имеют сверху лишь неболь-шой круглый вырез на груди, доходят внизу до середины бедер и подвязываются кожаным ременным поясом, застегиваемым спереди костяными застежками. По подолу и рукавам они оторо-чены собачьим или волчьим мехом, по вороту — большей частью собачьим мехом, а иногда — узкими полосками меха росомахи.
Если только позволяет погода, летом, а также осенью и весной голова остается непокрытой. В прохладную погоду покрывают голову повязкой вроде венка с отделкой из волчьего меха на лбу, а иногда с круглыми наушниками из мягкой, выкрашенной в крас-ный цвет, тюленьей кожи, изнутри тепло подбитыми, а снаружи вышитыми щетинками самцов-оленей. Иногда они для этого употребляют выбеленные собачьи горловины. Зимой часто наде-вают на голову малахай: он делается обычно из шкурок пыжика, подбит изнутри такими же шкурками и оторочен собачьим или волчьим мехом. Иногда малахаи шыотся из меха оленьих ног, к ним пришивают круглый воротник, закрывающий затылок, закругленная часть воротника покрывается зубчатыми украше-ниями из замши. Некоторые чукчи, в особенности оседлые, летом носят на лбу четырехугольный широкий козырек из усаженных рядом птичьих перьев. Кроме того, особенно зимой, они покрывают голову поверх малахая верхней шапкой (таагИа), круглые концы которой ниспадают на плечи, грудь и спину. Такие шапки делают из густых оленьих шкур, а для прочного закрепления затягиваются подмышками ременной петлей. Они защищают не покрытую ничем шею от ветра и непогоды, а так как оторочены волчьим мехом, то защищают и лицо. Их надевают мехом внутрь. Иные вместо шапки носят шкуру, содранную с головы волка, оставляя в целости ее морду, торчащие уши и глазные впадины, к ней для защиты от ветра сзади подвешивается узкая полоска оленьего меха.
При дожде и сыром тумане они носят поверх одежды дожде-вики, имеющие капюшоны. Шьются дождевики из продолговатых четырехугольных небольших кусков тонких китовых кишок, соеди-ненных зубчатым поперечным швом. Рукава и ворот завязываются вшитыми жильными тесемками, а внизу затягиваются прошитым по подолу кругом китовым усом. Дождевики эти носят название рапйдп. При длительных дождях эти дождевики начинают про-мокать, а потому под ними надевается второй дождевик, как правило, женский, называемый оког^эИт.
Летом, в ветреную сухую погоду, а зимой в бурю и пургу они надевают поверх одежды еще рубашку из замши (е(етаиШ- яс/гт), у которой по плечам нашито два кружка с нанизанными бусами.
Мужчины редко носят зимой при дальних поездках широкие верхние парки из короткошерстных оленьих шкур, хотя большин-ство их и имеет. Русские называют их кухлянками, оленные чукчи — utitschgin. Парки бывают одинарные, а также двойные, тогда вторая надевается мехом наружу.
Рукавицы (И И) делаются из оленьих лап. Они просторны, длинны, заходят глубоко в рукава парки, изнутри ничем не подби-ваются, носятся мехом наружу. При всей их кажущейся легкости, они достаточно греют и не портятся от потения рук. Кроме того, чукчи носят нагрудник из сшитых, немного подстриженных оленьих лап, который они надевают вокруг шеи при помощи двух пришитых к верхнему краю меховых ремней. Один из них застеги-вается концом на пуговицу. Этот нагрудник защищает шапку или парку от образующихся при дыхании в стужу заледенелых влаж-ных испарений. Зимой необходимо ежедневно перед заходом в полог выколачивать одежду от набивающегося в нее снега коло-тушкой из оленьего рога (tewitschgin), которую приходится возить с собой, при переездах с места на место». 39
«Одежда их сегсег (женщин. — И. В.) обтягивает тело и пере-ходит в широкие мешковидные шаровары, завязанные ниже колен. Одежда эта надевается снизу и для облегчения надевания на груди сделан вырез, более короткий вырез есть на спине. Спереди рукава широки и обшиты, также как и вырезы, собачьим мехом. Такая одежда носится двойная: нижняя — из бараньего меха, а верх-няя — из шкур оленей, убитых поздней осенью, одевается мехом наружу.
У мужчин и женщин оседлых чукчей нижняя часть тела до ляжек покрыта короткими нижними штанами, а женщины носят еще и другие штаны из тюленьих шкур, мехом наружу с нашитой по бокам оторочкой из собачьего меха, доходящие до колен, где и остаются открытыми.
Это — подражание одежде, принятой в Америке. Сапоги (р1а- !ге1) доходят до колен, где заправляются под штаны и завязыва-ются. В теплое время года сапоги делают из тюленьих шкур, зимой же из оленьих лап, а под ними надеваются меховые чулки. Поверх этой одежды они носят просторную меховую рубашку с капю-шоном, доходящую до колен, одевают ее при празднествах, при поездках в гости, а зимой и при походах. По обе стороны шеи сзади они имеют круглый вырез, который от середины сужается и выклинивается, а спереди закругляется. Надевают ее мехом внутрь, но зажиточные чукчи носят еще одну, мехом наружу, поверх нее, делают ее из белопятнистых коротковолосых оленьих шкур. Оторочка из волчьего меха, у иных только вокруг капюшона, а по подолу — из белого длинношерстного собачьего меха, с шеи свисают черные собачьи лапы, касаясь когтями груди. На плечах и по спине с обеих сторон нашиты отдельные небольшие куски волчьего меха, с некоторых из них свисают замшевые ремешки с нашитыми кое-где бусами. У рубашек, носимых шерстью наружу, эти ремешки заменяются кисточками из шерсти молодых тюленей, окрашенной в черный или красный цвет. Более богатые щеголяют широкой оторочкой волчьим мехом, а собачьи лапы заменяют лапами росомахи.
Старухи носят вместо описанных верхних парок простые длин-ные, а зимой носят также накидку. Рукавицы и нагрудник они носят такие же, как и мужчины. В дождливую погоду женщины носят обыкновенные дождевики, кроме того, имеют еще и дожде-вики из белых кишок, которые, однако, служат больше для укра-шения, чем для защиты от дождя». 140
В XIX в. вышла из употребления одежда из бараньего меха (штаны, женские комбинезоны), штаны из волчьих шкур, четырех-угольные широкие козырки, усаженные рядом птичьих перьев, которые носили на голове, и некоторые другие.
Начинает проникать, хотя и очень медленно, одежда из тканей. Однако широкого распространения этот вид одежды не получил. По мнению очевидцев XVIII—XIX вв., одежда и обувь чукчей
весьма практичны и вполне приспособлены к суровым условиям климата, производству и бытовой обстановке.
Из сборника «История и культура чукчей. Историко-этнографические очерки», под общей редакцией чл.-корр. АН СССР А. И. Крушанова, Л., 1987
Примечания
1 Памятники Сибирской истории XVIII в. Кн. 1 (1700—1713). СПб., 1882. С. 459,
2 ЦГАДА, ф. 199, № 528, т. 1, тетр. 19, л. 31.
3 Там же, л. 32.
4 Там же, тетр. 17, л. 5.
5 Там же.
6 Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в.: Сб. архив, материалов. Л., 1935. С. 159.
7 ЦГАДА, ф. 199, № 528, т. 2, тетр. 7, л. 46.
8 ЛО ААН СССР, ф. 3, оп. 10, л. 137, тетр. 6.
9 ЦГАДА, ф. 199, № 528, т. 2, тетр. 9, л. 49.
10 ЦГАВМФ СССР, Дела графа Чер-нышева, д. 414, л. 360.
11 Врангель Ф. П. Путешествие по север-ным берегам Сибири и Ледовитому морю. 1820—1824. М., 1948. С. 179.
12 Записки, издаваемые Государствен-ным адмиралтейским департаментом. СПб., 1827. Ч. 13. С. 197.
13 Аргентов Л. Путевые записки свя-щенника миссионера А. Аргентова в приполярной местности // ЗСОРГО. 1857. Кн. 4. С. 97.
u Серебренников И. И. Инородцы Вос-точной Сибири // ИВСОРГО (Ир-кутск), 1914. Т. 43. С. 166.
15 Богораз В. Г. Краткий отчет об иссле-довании чукоч Колымского края. Иркутск, 1899. С. 6.
16 Bogoras W. The Chukchee. 1. Ma-terial culture. New York, 1904. P. 26— 27.
17 Майдель Г. Путешествие по Северо-Восточной части Якутской области в 1868-1870 гг. СПб., 1894. Т. 1. С. 5, 120, 213, 214, 271, 507; Дьяч-ков Г. Анадырский край. Влади-восток, 1893. С. 40; Гондатти Н. Л. Состав населения Анадырской ок-руги //ЗПОРГ"О, 1897. Т. 3, вып. 1. С. 166—178; Богораз В. Г. Чукчи. Л., 1934, Ч. 1. С. 12—17; Паткшов С. Статистические данные, показываю-щие племенной состав населения Сибири, язык и роды инородцев. СПб., 1912. Т. 1. С. 118—122.
18 Гондатти Н. Л. Анадырские очерки. Сведения о поселениях по Анадыру. Хабаровск, 1897; ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 3, д. № 414, л. И.
19 Богораз В. Г. Краткий отчет. . . С. 6
20 Богораз В. Г. Очерки материального быта оленных чукчей, составленные на основании коллекций Н. Л. Гон-датти. СПб., 1901. С. 37.
21 Калинников Н. Ф. Наш крайний Северо-Восток. СПб., 1912. С. 163.
22 Солярский В. В. Современное право-
вое и культурно-экономическое поло-жение инородцев Приамурского края. Материалы по изучению Приамур-ского края. Хабаровск, 1916. Вып 26 С. 127. "
2.1 Иохельсон В. И. Очерк зверопро- мышленности и торговли мехами в Колымском округе // Вестник СОРГО (СПб.), 1898 Т. 10, отд 3 С. 35, 127, 129.
24 Г ондатти Н. Л. Анадырские очер-ки. .. С. 71.
25 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 1, д. 259, л. 35.
26 Там же, оп. 3, д 160, л. 28.
27 Там же, д. 563, л. 147.
28 Там же, ф. 702, оп. 1, д. 682, л. 13.
29 Бутурлин С. А. Отчет уполномочен-ного Министерства внутренних дел по снабжению продовольствием в 1905 году Колымского и Охотского края. СПб., 1907. С. 47.
30 Там же. С. 52.
31 Там же. С. 71.
32 Там же. С. 69.
33 Богданович К. И. Очерки Чукотского полуострова. СПб., 1901. С. 35.
3.1 Г ондатти Н. Л. Поездка из с. Мар-кова на р. Анадыре в бухту Про-видения (Берингов пролив) // ЗПОРГО. Хабаровск, 1897. Т. 4, вып. 1. С. 24.
зя Солярский В. В. Укал. соч. С. 17.
111 Богданович К. И. Очерки Чукотского полуострова. С. 209.
37 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 1, д, 1401, л. 65.
18 Дьячков Г. Анадырский край. С. 51.
111 Богораз В. Г. Чукчи. Ч. 1. С. 115.
4.1 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 1, д. 116, л. 104.
11 ДАИ, 1848. Т. 3. Док. 24.
42 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 35.
43 Там же. С. 36.
44 Врангель Ф. П. Указ. соч. С. 308.
45 Лазарев А. П. Записки о плавании военного шлюпа «Благонамеренный» в Берингов пролив и вокруг света.
М., 1950. C. 303; Врангель Ф. П. Указ. соч. С. 306; Коцебу О. Е. Путе-шествие вокруг света. М., 1948. С. 96; Литке Ф. П. Путешествие вокруг света на военном шлюпе «Сенявин». М., 1948. С. 221; Аргентов А. Описа-ние Николаевского Чаунского при-хода // ЗСОРГО. 1857. Кн. 4. С. 100.
48 Bogoras W. The Chukchee. 1. P. 121.
47 Калинников H. Ф. Указ. соч. С. 117.
48 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, on. 1, д. 116, л. 68.
49 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 115.
50 Куликов М. И. Характер экономи-ческих (производственных) отноше-ний у чукчей в конце XIX и начале XX в. // Сб. статей по истории Даль-него Востока. М., 1958. С. 159.
61 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 115.
52 Куликов М. И. Указ. соч. С. 159.
53 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, on. 1, д. 720, л. 10.
54 Гондатти Н. Л. Поездка. . . С. 23.
55 Тульчинский К Н. Из путешествия к Берингову проливу. СПб., 1906. С. 30.
56 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 2, д. 206, л. 333.
57 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 138— 139; Богораз В. Г. Чукчи. Ч. 1. С. 157.
59 Нордквист О. Заметки о численности и нынешнем положении чукчей, жи-вущих по берегу Ледовитого оке-ана // ИРГО. 1880. Т. 16. С. ЮЗ- 104.
60 Ресин А. А. Очерк инородцев Рус-ского побережья Тихого океана. СПб., 1888. С. 70.
81 Торгово-промышленные сношения приморской окраины Восточной Си-бири с иностранцами (по сообщению русского генерального консула в Сан- Франциско А. Э. Олоровского) // Правительственный вестник. 1890. № 255.
62 Кириллов Н. В. Аляска и ее отноше-ние к Чукотскому полуострову. СПб., 1912. С. 14—15.
63 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 2, д. 347, л. 579.
1,4 Солярский В. В. Указ. соч. С. 124.
65 Унтербергер П. Ф. Приамурский край 1906—1910 гг. СПб., 1912. С. 281 — 282
66 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 2, д. 229, л. 278.
67 Солярский В. В. Указ. соч. С. 124.
(" 8 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3,
on. 1, п. 2, с. 37.
60 Там же. С. 107.
70 Литке Ф. П. Указ. соч. С. 223.
71 Аргентов А. Путевые записки свя-щенника миссионера А. Аргентова в приполярной местности. С. 98.
72 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 133
73 Солярский В. В, Указ. соч. С. 129.
74 Олсуфьев А. В. Общий очерк Ана-дырской округи, ее экономического состояния и быта населения. СПб., 1896. С. 129.
75 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 130.
7Ь ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 1,
д. 651, л. 30.
77 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 131.
78 Аргентов А, Описание Николаевского Чаунского прихода, С. 99.
74 Там же. С. 99—100.
80 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 148.
81 Гондатти Н. Л. Поездка. .. С. 14, 23.
82 Тульчинский К. Н. Указ соч. С. 30.
83 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 92.
84 Солярский В. В. Указ. соч. С. 128.
85 Калинников Н. Ф, Указ. соч. С. 123.
86 Там же. С. 124.
87 Иванов С. В. Чукотско-эскимосская гравюра на кости //СЭ. 1949. № 4. С. 107—124.
88 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 6, д. 6, л. 55.
89 Оводенко С. Д. Отчет о поездке на Чукотский полуостров и на устье реки Анадырь в июне—августе 191 1 го-да // Горный журнал. 1913. Т. 3. Июль. С. 6.
90 Антропова В. В. Вопросы военной организации и военного дела у наро-дов Крайнего Северо-Востока Си-бири//Сиб. этнограф, сб. М.; Л., 1957. II. С. 186—225.
41 ЦГАДА, ф. 199, № 528, т 2, тетр 3, л. 11 об.
92 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 81.
93 ЦГАДА, ф. 199, № 528, т. 2, тетр. 3, л. 11 об.
94 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 32.
95 ЦГАДА, ф. 199, № 528, т. 1, тетр. 17, л. 4; Окладников А. П. К истории этнографического изучения Якутии: Сб. материалов по этнографии яку-тов. Якутск, 1948. С. 35—36.
96 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 32—34.
97 ЛОИИ АН СССР. Собрание Ворон-цовых. Кн. 950: Материалы для исто-рии Российской. Т. 2. Л. 585.
98 Колониальная политика царизма на Камчатке. . . С. 183
|)!1 Русские мореходы в Ледовитом и Ти-хом океанах. М.; Л., 1952. С. 269.
100 Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие. СПб., 1758. Генварь. С. 203; Цветущее состояние Всероссийского государства... М., 1831. Кн. 2. С. 99; Миллер Г. Описа-ние морских путешествий по Ледови-тому и по Восточному морю, с Рос-сийской стороны учиненных; Сочине-ния и переводы. . . СПб., 1758. Ч. 1. С. 199.
11)1 Кук Д. Путешествие в Северный Тихий океан. .. на судах «Резолю-ции» и «Дискавери» в продолжение 1776—1780 гг. СПб., 1810. Ч. 2. С. 188,
|ог Сведения о чукчах капитана Шиш- марева // Зап. Гидрограф, департа-мента Морского министерства (СПб.). 1852. Т. 10. С. 183.
103 Там же.
104 Путешествие в Южный океан и в Бе-рингов пролив. . предпринятое в 1815, 1816, 1817 и 1818 годах на корабле «Рюрик» под началь-ством флота лейтенанта Коцебу. СПб., 1821. Ч. 1. С. 146.
105 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 30—31.
100 Окладников А. П. К истории этно-графического изучения Якутии. С. 34.
107 Русские мореходы. . . С. 269.
108 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 37—38.
109 ЦГАДА, ф. 199, № 539, тетр. 13, л. 26.
Ратцель Ф. Народоведение. 4-е изд. СПб., 1895. Т. I. С. 588.
111 Сарычев Г. Путешествие напитана Биллингса через Чукотскую землю от Берингова пролива до Нижне-Колымского острога в 1791 г. СПб., 1811. С. 125.
112 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 38—39.
111 Врангель Ф. Указ. соч. С. 339, 327.
114 Кибер. Извлечения из дневных запи-сок, содержащих в себе сведения и наблюдения, собранные в боло-тистых пустынях Северо-Восточной Сибири // Сибирский вестник. 1824. Ч. 1. С. 125—126.
115 Замечания о чукчах //ЖМВД. 1835. Ч. 16. С. 359.
116 Аргентов Л. Описание Николаев-ского Чаунского прихода. С. 97,
117 Норденшелъд А. Е. Плавание на «Веге». Л., 1936. Т. 2, С. 172, 308.
118 Свердруп Г. У. Плавание на судне «Мод» в водах морей Лаптевых и Восточно-Сибирского. Л., 1930
113 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 156
1211 ЦГА ДВ РСФСР, ф. 702, оп. 3, д. 563, л. 151,
121 Калинников Н. Ф. Указ. соч. С. 158.
IJ3 Там же. С. 156.
123 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 15—17; Кук Д. Путе-шествие.., С. 188; Сарычев Г. А. Путешествие по Северо-Восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. М., 1952. С. 237
124 ЦГИА СССР, ф. 1264, Первый сибирский комитет, оп, 54, д. 2, л. 79.
125 Руденко С. И. Древняя культура Берингова моря и эскимосская проблема. М.; Л., 1947. С. 69, 108.
126 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 14.
127 Этнографические материалы Се-веро-Восточной географической экс-педиции. 1785—1795. Магадан, 1978. С. 155.
128 Сарычев Г. А. Путешествие по се-веро-восточной части Сибири. .. С. 237, 242, 249.
129 Лазарев А. П. Указ. соч. С. 302.
13.1 Врангель Ф. П. Указ. соч. С, 311 —- 312.
131 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 5—14; Перевод с ру-кописного сочинения доктора Нижне-Колымского отряда Северной экспе-диции Кибера от 1823 года//Сиб. вести. 1824. Ч. 2. С. 101.
1,12 Аргентов А. Путевые записки свя-щенника миссиоиера А. Аргентова в приполярной местности. С. 36.
13.1 Колониальная политика царизма. .. С. 181—182.
134 Архив ЛЧ ИЗ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 50.
135 Сведения о чукчах капитана Шиш- марева. С. 181.
- i. u> Перевод с рукописного сочинения доктора Нижне-Колымского отряда Северной экспедиции Кибера от 1823 года // Сиб, вести. 1824. Ч. 2. С. 121.
137 Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 42.
1 лн ЦГИА СССР, ф. Первого сибир-ского комитета, оп. 54, д. 2, л. 79—80.
ш Архив ЛЧ ИЭ АН СССР, кол. 3, оп. 1, п. 2, с. 17—23.